Через несколько дней Тави сидел на полу у себя дома и читал пометки Греты. Вдруг он спросил:

— А как твой муж относится к тому, что мы так работаем?

— Я думаю, нормально, — ответила Грета, сидевшая на диване.

— Почему он не ревнует? — спросил Тави с притворной обидой.

— Я ему сказала, что ты гей, — с издевкой произнесла Грета.

— Ты так думаешь?

— Точно не знаю.

— Я тоже, — сказал Тави и любовно погладил босую ступню Греты.

Она соскользнула с дивана и села рядом с ним на ковре. Они стали целоваться, исступленно гладя друг друга. Грета ограничивалась спиной Тави. Почему-то ей было стыдно прикасаться к нему ниже пояса. Через некоторое время они замерли и, тяжело дыша, уставились друг на друга.

— Хочешь сока? — спросил Тави.

Он налил ей сока, и они вернулись к работе.

Шли недели, и время от времени они начинали целоваться. Они никогда не говорили об этом — просто бросались друг другу в объятия, а потом вдруг останавливались, будто машина, у которой заглох мотор.

Дома, занимаясь любовью с Ли, Грета чувствовала странные приступы жестокости. Ей хотелось бить его, царапать и тем самым вызвать ответную жестокость. Она мечтала, чтобы Ли прижал ее к матрасу и зубами порвал кокон, которым она себя оплела. Но ее мечты были тщетны. Он ни за что не стал бы так себя вести, не ударил бы ее, не оцарапал в ответ. Он бы обнял ее нежно и прошептал: «Что случилось, детка?» В эти мгновения Грете хотелось кричать от отчаяния. Она сжимала зубы, чтобы не закричать.

Однажды вечером Грета пришла домой от Тави в половине одиннадцатого вечера. Ли сидел в гостиной со своим другом Дариусом. Дариус редактировал сценарии для киностудии «Мирамакс» и всегда приносил забавные сплетни из мира кино. У него были серые зубы, и Грете он всегда казался жалким. Она поздоровалась с Дариусом и Ли, прошла в ванную, сняла с вешалки полотенце и бросила его на пол. Потом улеглась на полотенце, сняла колготки, трусики и занялась мастурбацией. Она не могла позволить себе думать о Тави, поэтому стала думать о незнакомом безликом мужчине, который трахает ее, прижав к стене. Она испытала восхитительный оргазм. Выйдя из ванной, Грета налила себе стакан апельсинового сока и села на диван.

Роман Тави Матолы назвали шедевром. Книга успешно продавалась. Тави тепло упомянул Грету среди тех, кому выражал признательность. Через неделю после того, как роман был обсужден в прессе, Грета получила предложение от другого издательства. Они приглашали ее на должность ответственного редактора за грандиозную зарплату. Грета дала Гелбу возможность предложить ей такой же оклад. Гелб отказался, и Грета с легким сердцем ушла на новую работу; Тави ушел вместе с ней.

Узнав об этом, отец Греты настоял на том, чтобы устроить вечеринку. Его квартира находилась на пересечении Пятой авеню и Девяносто шестой улицы — гигантский дюплекс с огромными картинами восемнадцатого века. Стройненькая жена отца подала Грете и Ли по бокалу шампанского. Трехлетняя Аня прижималась к ноге матери. Аврам вышел из кабинета, раскинув руки. Крепко зажмурившись, он обнял дочь. Грета много лет не позволяла отцу подходить к ней так близко. Жесткие черные волосы больно царапнули ее щеку.

Первыми прибыли супруги Марвин и Дот Грин, которых Грета знала всю жизнь. Марвин, невысокий, тихий и очень влиятельный человек, был одним из самых успешных банкиров-инвесторов последнего десятилетия. Дот, дерзкая блондинка из Майами, обладательница великолепных ног (на досуге она писала завораживающие рассказы о жизни высшего общества во Флориде в пятидесятых годах) резво подбежала к Грете и поздоровалась с ней так, словно встретила человека, пропавшего без вести во время кораблекрушения. Грета поняла, что на уме у Дот. С тех пор как она, дочь Аврама Гершковича и Марушки, бросила университет, ее, что называется, списали со счетов. Такое бывает с детьми, которые не настолько одарены или амбициозны, как их блистательные родители. Про Грету поговаривали, что она опустилась на самое дно — и вдруг такой невероятный успех, поднявший ее из мрачных глубин. Грета, всплыла на поверхность, словно пузырь, извергнутый из кишечника громадного электрического ската, и… оказалась среди акул.

Гости прибывали и прибывали, и вскоре стало ясно, что главный на этой вечеринке — Аврам. Это были его старые друзья, элита Нью-Йорка, блестящие адвокаты, политики и бизнесмены, и все до одного богачи. Грета выросла с их детьми. По-своему это было трогательно: Аврам демонстрировал друзьям, что его старшая дочь добилась успеха, что она вернулась к нему, что она его любит. В какой-то момент, во время ужина, кто-то пошутил, что все эти годы Грета притворялась мертвенькой, а теперь — поглядите на нее!

— Что ж, — сказал Аврам, — обняв Грету за плечи, — у каждого своя личная скорость.

Грета вдруг подумала, что в этой комнате она могла бы найти достаточно инвесторов, чтобы в один прекрасный день открыть свое собственное издательство. Ее взгляд упал на Ли. Склонив голову, он с умным видом слушал, что ему говорит элегантная пожилая женщина. Когда настало время уходить, Грета нигде не могла найти мужа. Наконец она обнаружила его в кухне, где он разговаривал с барменом. Оказалось, они вместе учились в колледже.

В такси, по дороге домой, Грета взяла Ли за руку.

— Мой отец поступил очень мило, устроив для меня эту вечеринку, — сказала она, ощущая в груди странную, чужеродную тяжесть. Было такое чувство, что кто-то уселся на нее верхом.

— Да, — кивнул Ли.

— Все гости — его друзья. Ты хорошо провел время?

— Да, хорошо, — снова кивнул Ли. — Теперь, когда ты закончила работу, может быть, мы выкроем время куда-нибудь ненадолго уехать?

— М-м-м… — пробормотала Грета, гадая, как он может до сих пор любить ее. Если и любит, то потому, что не знает ее. Она насквозь прогнила от амбиций, она — похотливый маленький тролль, демон, которого можно встретить на нижнем этаже ада, тот самый демон, который вырывает ногти у ростовщиков…

Когда Грета легла в постель, Ли медленно повернулся, притянул ее к себе и поцеловал. Он вдруг сильно возбудился. Грете было непросто ответить ему взаимностью. Перед глазами мелькали картины прошедшего вечера: лошадиные зубы Дот Грин, крепкие объятия отца, улыбка его жены, стоящей в дальнем конце комнаты… Потом, лежа на согнутой в локте руке мужа, она чувствовала себя защищенной — почти так же, как было, когда у них только-только начался роман. Это чувство быстро таяло, и Грета пыталась удержать его. Оно было дорого ей.

Утром, собираясь на новую работу, она приняла душ и оделась. Когда она вышла из ванной, Ли читал газету. Он успел сварить кофе. На столе лежал коричневый бумажный пакет со свежими кексами. Грета поцеловала Ли в макушку, взяла кекс, налила себе кофе, добавила молока и с удовольствием окинула взглядом кухонный стол из светлого дерева, белый фарфор, белую рубашку Ли, его золотистые волосы, освещенные ярким солнцем. Потом она опустила глаза и увидела его туфли. И вдруг ей в голову пришла пугающая мысль — ясная и жестокая. Слезы стыда наполнили ее глаза. Она собиралась выбросить своего прекрасного мужа, словно лишний абзац. Она импульсивно потянулась к Ли — так, будто споткнулась, — и схватила его за руку.