меня было такое глупое лицо, когда дядя меня трёс, что ужас. Утром был у меня Джун., который вчера только вернулся из Лифляндии. Он очень интересные вещи мне рассказывал, про то, как он распоряжался там, и как стрелки секли революционеров, ужасно смешно. Я, славу Богу, не поехал встречать батальон вчера, это мне бы пришлось им речь говорить, но д. Ники сказал, что он сам поедет и меня возьмёт с собой. Я очень рад, но когда Тёте я это сказал, она рассердилась и сказала, что это слишком добро со стороны д. Ники, что он меня берет с собой, потому что я слишком ещё маленький. Одним словом, старая история, которая всегда повторяется ею. Такая ужасная скука, что будет обедать в том дворце Андрей, он дежурный, флигель-адъютант, и поэтому его пригласили, такая скука, правда. Как раз последний день, что мы с Тётей будем обедать, и он, дур[ак], тоже обедает. Хотя правду сказать, я его больше люблю, чем Бориса[39], тогда как Тётя, наоборот, Бориса больше любит. Мне очень жалко, что Тётя уезжает, только я надеюсь, что мы не поедем её провожать, это будет скучно. Хотя кажется, придётся. 7½ часов.

20 февраля. Понедельник

Завтракали у д. Ники и т. Аликс, там завтракал Нирод и морской министр[40]. Потом последний, по просьбе Государя, рассказал несколько анекдотов, которые были очень глупые и бессмысленные, хотя д. Ники очень смеялся. Мне ужасно нравится Нирод (конногвардеец), у него, между прочим, великолепные глаза, они лучистые, так странно, правда. Мы с ним говорили о лыжах, он рассказывал о конкуре иппик, который был недавно в С.-Петербурге, очень интересно. После завтрака у нас были два урока, французский и музыка, причём я довольно плохо играл. Потом я приготовлял уроки и играл с Борей, и, когда я играл, Г. М. пришёл меня звать читать «Вешние Воды», будто Мария требует, но я не пошёл, потому что после обеда в 1 [час] будет читать, а потом я и без того мало играю с Борей в солдаты. Обедали мы вчетвером, Г. М., М. Н., Мария и я, причём мы задавали Г. М. вопросы по анатомии, и на некоторые он даже не мог ответить. Потом же мы читали Тургенева. Ах, как это хорошо написано, «Вешние воды», так интересно, что мы и не заметили, как время прошло, хотя читали целый час. Иду спать, поздно. Завтра же трудный день. 9 часов 55 минут.

21 февраля. Вторник

Только что сидел с м. Welter`ом, я показывал ему фокусы с картами и очень неудачно, так что мы много смеялись, да, правда, ужасно смешно было. Я принялся за карты с таким усердием, и так забавно мне было, хотя то, что я хотел, чтобы вышло. Мария уехала на обед с кирасирами, говорят, там ужасно мало офицеров в полку, всего 18 только, кажется, так. Завтракали мы там, т. е. в том дворце, были д. Сергей[41] и Михеев[42], дежурный флигель-адъютант. Атаманский казак, он, по словам Марии, сидел около Ольги за обедом атаманским. Он ужасно похож на Лихачёва, такие же усы, улыбка, одним словом, Мария даже испугалась в 1-ую минуту, когда видела его на обеде и спросила скорее его фамилию, но успокоилась, узнав, что его зовут Михеевым, т. е., значит, совсем из другой оперы. Д. Сергей только что вернулся из-за границы, куда он ездил, чтобы [по]видать д. Мишу[43]. Он говорит, что первое впечатление, которое он на него сделал, это что он имеет вид гораздо лучше, чем когда он его покинул в последний раз. Хотя вчера д. Сергей получил оттуда телеграмму, что у д. Миши было сильное кровотечение из носа и что он пролежал в постели целый день. Бедный д. Миша, он совсем не стар, хотя, конечно, стар, но не так, чтобы быть в таком виде, как теперь. Уж ещё, когда Тётя была здесь, ходили слухи, что мы уезжаем в конце пасхальной недели, и, кажется, это так и будет. Завтра предстоит адская скука — танц-класс с Константиновичами. Это так скучно, что сказать нельзя.

Г. М. уехал от меня сегодня в половине второго и оставил меня одного (мисс Джун., к великой скорби Марии, приглашена к обеду) на подчинение м. Вельтера, с которым, положим, я провёл очень нескучно время. Я очень плохо ответил на географии сегодня, так что бедный Борис Ионович был в отчаянии. 9 часов 40 минут.

22 февраля. Среда

Завтракали дома, потому что рань[ше] урок окончился, т. е. начался. Чай пил в том дворце, куда я поехал один, у Марии был немецкий урок. После раннего обеда мы поехали в Павловск, Мария говорит, что ей было весело, но мне не очень, хотя не так скучно, как я думал, что будет. Там танцевала тоже Мейндорф, я не знаю почему, но она мне ужасно напомнила Тату. По своей улыбке и потом манере смеяться и поворачиваться в одно и то же время. Ах, между прочим, я не могу не вспомнить, совсем из другой оперы, когда я говорил про Тату, все то, что она мне сказала в тот злополучный вечер. Ах, Тата, Тата, почему это Вы мне сказали. Надо было же мне услышать одно слово, которое Тата сказала Марии. Однако я все расскажу по порядку. Уж за два дня до этого, вечером в лазарете, в Ильинском, я заметил Тату, разговарившую с Марией, я бы не обратил внимание на это, если бы это не продолжалось бы долго, но наконец, когда уж все время они говорили, и на следующий день тоже, то уж это меня заинтересовало. Я спросил, про что они разговаривают. Тата же мне ответила, что это никак нельзя сказать и что все равно рано или поздно я это узнаю. Это не выходило у меня из головы до того дня, вечером, когда после обеда я услышал, как Мария сказала Тате «как пуп». Услышав это, я спросил, что это значит. Тата очень смутилась, покраснела и сказала, что никак нельзя сказать, но, я стал настаивать, до тех пор, пока вечером того же дня в лазарете она мне все сказала. Меня все это так удивило, что я был совсем расстроен, и мне вечером ложась спать, даже хотелось плакать. Но как это ни странно, я с этого дня полюбил Тату, но так, что мне теперь совестно вспомнить. Всё другое я докончу в другой раз. 10¼ часов.

23 Февраля.