Если бывает любовь с первого взгляда, то бывает и ненависть с первого слова! Стоило Лаис и Мауре впервые друг друга увидеть, как они начали ссориться. Маура не упускала случая оскорбить Лаис, да и та не оставалась в долгу. А потом, как бы невзначай, поссорила Мауру с ее любовником, евнухом Хереей, за что удостоилась и его ненависти, которая чуть не погубила Лаис.

Маура презирала мужчин для женщин, однако преотлично дружила с мальчиками и эфебами[14], которые были предметами страсти кинедов, предпочитавших рассеивать свои плотские томления в мужском обществе. Она говорила, что эти мальчишки — ее лучшие друзья, они ей как братья.

— Мне всегда хотелось иметь братьев! — вздыхала Маура. — Но у моей матери больше не было детей. Я некоторых из этих мальчишк так и называю — братья, а они меня называют сестрой.

— Я тоже очень хотела брата, — вздохнула Гелиодора. — Но у моих родителей рождались только девочки.

— Будущие шлюхи! — хмыкнула Маура. — Вроде тебя.

— И вроде тебя, — спокойно ответила Гелиодора. — Но мне было бы необычайно тяжело узнать, что мой брат, окажись он у меня, отдается мужчине!

— Ты что, думаешь, мальчикам доставляет это удовольствие? — с презрением взглянула на нее Маура. — Они зарабатывают деньги, только и всего! Когда мне взбредало в голову с кем-нибудь из них поболтать, а их ждали любовники, я просто-напросто давала им деньги — и они забывали о любовниках. А мы превесело проводили время! За деньги они готовы сделать что угодно… Так же, впрочем, как любая шлюха.

Что и говорить, Маура не знала недостатка в деньгах. Мать внесла за нее богатый вступительный взнос в школу и постоянно присылала ей увесистые мешки с монетами, только бы дочь не возвращалась домой, в Фессалию. Маура, которая была порочна до кончиков ногтей, однажды, поссорившись с матерью, решила отомстить ей — и соблазнила не только своего отчима, но и его младшего брата. Именно после этого мать готова была платить любые деньги, чтобы никогда не видеть дочь!

Злоязычная, коварная, Маура была сущей змеей, и для Лаис и Гелиодоры сейчас, когда они ночью возвращались в свой доматио, не могло быть ничего хуже, чем попасться на глаза ей или ее приспешницам. Ну вот разве что наткнуться на саму Никарету, великую жрицу!

Они уповали на удачу, однако не судьба им была добраться до постелей без приключений! Гелиодора вдруг налетела на кого-то, лежащего в темноте поперек их пути, с трудом удержалась на ногах и не заорала только потому, что раньше всполошенно заорал этот неизвестный.

Вернее, неизвестная, ибо это кричала женщина!

Но уже через минуту девушки узнали ее голос.

Клития!

Верная тень Мауры!

Неужели она подстерегала Лаис и Гелиодору? Тогда подруги попались…

Перескочив через орущую Клитию, девушки понеслись к своему доматио, не чуя ног.

Они едва успели отбросить хламиды, содрать с себя хитоны — в помещениях храма следовало постоянно ходить голыми, ибо аулетриды должны привыкнуть без смущения выставлять свое тело напоказ, — и плюхнуться на тюфяки, закрыв глаза и притворяясь спящими.

Однако поспать никак не удалось бы: в помещениях школы мгновенно поднялся шум, замелькали огоньки, отовсюду появлялись встревоженные наставницы со светильниками в руках.

Аулетриды высыпали из своих доматио в коридор. Теперь туда могли спокойно выйти и Гелиодора с Лаис.

Здесь в окружении сердитых наставниц стояла рыдающая Клития и пыталась объяснить, что ей было жарко спать на тюфяке и она решила охладиться на холодном каменном полу коридора. А потом ей приснилось, будто ее кто-то ударил, — и она закричала спросонок.

— А чем тебе не понравился пол в твоей собственной комнате? — спросила начальница школы Никарета, которая, конечно, появилась раньше всех. — Почему надо было улечься именно в коридоре?

— Здесь прохладней, — испуганно бормотала Клития, — здесь сквозняк.

И, словно в подтверждение своих слов, она расчихалась.

— Да ты простудилась, глупая! — сердито вскричала Никарета. — А ведь совсем скоро начинаются ваши испытания!

— Ты не тревожься, великая жрица, — послышался надтреснутый старушечий голос, который звучал едва слышно, однако как-то так, что долетал до каждого уха. — Дам я такое лекарство глупышке, что живо ее исцелится недуг… А заодно нам расскажет она, почему и зачем улеглась в темноте посреди коридора. То, что лжет эта глупая рыжая девка, для всех очевидно! Средства мои ей помогут язык развязать!

Гекзаметром в повседневной жизни выражался, насколько знала Лаис, лишь один человек на свете — старая-престарая наставница Кирилла, бывшая пифия Дельфийского оракула. Пребывание у подножия Парнаса[15]было самым ярким эпизодом ее жизни. Именно поэтому Кирилла всегда изъяснялась так, будто беседовала с богами, а не с обычными людьми, и этим повергала аулетрид в священный трепет.

Кроме того, Кирилла преподавала будущим гетерам простейшие основы колдовства и травознайства, причем было с первого взгляда ясно, что ей-то известно неизмеримо больше, чем она открывает девушкам, поэтому ее еще больше страшились.

Лаис тоже побаивалась старую колдунью, хотя знала, что Кирилла относится к ней превосходно и даже не раз помогала своей хитрой наукой.

Бедняжка Клития рухнула перед бывшей пифией на колени и, беспрестанно чихая (наверное, теперь больше с перепугу, чем от холода!), стала заверять всех в своей правдивости.

— Ты поклянись Афродитой, о рыжая лгунья, тогда мы поверим, — предложила Кирилла с откровенной насмешкой. — Но не забудь, что жестоко карает богиня тех, кто ее именем ложь прикрывает!

Клития умолкла, словно подавилась. И в это мгновение неподалеку раздался звон — ударили в медный диск.

— Клянусь священными жертвами, кто-то проник в подземное хранилище! — вскрикнула Никарета, и в голосе ее звучал такой ужас, что шум мгновенно стих.

Лаис покачнулась. Она однажды оказалась в подземелье храма, и это до сих пор оставалось ее самым страшным воспоминанием. Жуткие картины, увиденные ею в тайном святилище Кибелы, мгновенно промелькнули перед глазами. Эти картины иногда являлись ей в ночных кошмарах и заставляли просыпаться в ледяном поту, какая бы жара ни стояла в эту пору. И самым ужасным для нее было даже просто вообразить, что древний, кровавый, беспощадный, отвратительный культ может воскреснуть. Вот и сейчас — увидев приближающегося толстого человека в белоснежном хитоне с факелом в руке, Лаис почувствовала, что у нее подкашиваются ноги.

Херея! Мстительный евнух Херея, который однажды оскопил всех храмовых рабов и принудил к оскоплению множество других мужчин и женщин, чтобы насытить ненасытимое лоно каменной Кибелы! Лаис зря надеялась, что труп его уже сгнил в замурованном подземном храме! Херея выбрался оттуда с помощью кровавой Кибелы. Вышел — и идет к Лаис, чтобы отомстить…