б не одна проблема. Всё в семье: бюджет, дом, хозяйство, круг общения, воспитание детей – полностью контролировала его жена. Женщина противоречивая, упёртая, мнительная, обидчивая и донельзя властная.

Алмаз говорил Имиру, что Григорьевна раньше трудилась старшим ревизором и проверяла объёмную ж/д ветку. Женщина работу выполняла безукоризненно, а проверяющим слыла принципиальным и неподкупным, держа в страхе подконтрольные станции. Кто-то благодаря ей оказался надолго за решёткой.

Когда Поспелова ушла на нижестоящую должность товарного кассира, ветка вздохнула, но напряглась местная станция. Каково было работникам, когда к ним трудиться пришёл человек, наводивший ранее на них священный ужас своими проверками?

Естественно, от Григорьевны коллеги держались на почтительном расстоянии, помня былое. К тому же сменилась должность Поспеловой, но не нрав. Она по старой памяти поучала и отчитывала теперь уже равных ей людей. Грубость, бестактность и агрессивную навязчивость бывшего ревизора станционники терпеть не собирались. В итоге с Александрой на станции никто не дружил и подружиться не старался. А когда пришли 90-е, женщину начали откровенно бояться. В распилах она не участвовала, но вдруг по старой памяти сдаст властям или подставит? Не даст урвать вкусный кусок? Григорьевну пытались слить, но безуспешно. Свою работу она знала.

Василий, по мнению Алмаза, был мужчиной добрым, мягким и неприлично терпеливым. Жену сильно любил, поэтому уступал и многое позволял, даже будучи несогласным.

Имир как-то вместе с Алмазом оказался свидетелем крайне неприятной сцены. Александра зашла в тамбур, чтобы дать поручение Василию на вечер, но у мужа имелись другие планы. Он аккуратно объяснил причину, но жена была настолько взбешена и категорически не уступчива, что тот без боя сдался. Отличнику показалось, что Григорьевна, едва услышав отказ, еле сдержалась при посторонних, чтобы не обругать мужа грязной бранью и не вцепиться в волосы.

Ещё школьник заметил, что товарный кассир весьма странно здоровается в ответ: снисходительно, сквозь зубы. Алмаз пояснил удивлённому сыну, что мнительная Григорьевна сторонится чужих, даже опасается по непонятной причине. Причём всех. Но это были только её трудности и заскоки. Василий предрассудков жены не разделял, но толку? Успокоить женщину и защитить от надуманных страхов он был не в состоянии.

А Люба… Тихая, послушная, миловидная Люба уродилась нравом в отца. Внимательный Имир в прежние годы не раз замечал ровесницу на ж/д: она часто ходила проведать мать в товарную кассу, и никогда – отца.

Тихоня же отличника не замечала. Вечно задумчивая, она разговаривала сама с собой, низко склонив голову и едва шевеля губами. Будто мечтала, будто летала. Ясен пень, ровесница любила мать и доверяла ей безоговорочно. Видимо, урок судьбы таков: вырасти под крылом деспотичной, мнительной, сумасбродной родительницы.

Имир надеялся, что кривые отношения его циничного брата и наивной домоседки не навредят последней. Умник пока не вмешивался и близнеца не трогал. Как и сейчас не собирался лезть с сочувствием к Любе. Захочет – сама расскажет. Не захочет – её право.

Отличник наклонился опять к ушку девочки и тихонько прошептал:

– Хочешь, почитаем «Книгу рекордов Гиннесса»? Я успел её перехватить из рук уходившего пацана. Она вечно нарасхват! Как смотришь?

– Согласна, – стеснительно улыбнулась Поспелова.

Ибрагимов сел полубоком, поближе к соседке, подвинул увесистую книгу аккурат посередине и приобнял спинку Любиного стула.

– Тогда не будем тратить время зря.

***

– Разве не опасно настолько выпячивать глазные яблоки? – Люба пинала сапогами опавшие жухлые листья.

Подростки лениво плелись из закрывшейся библиотеки, останавливаясь иногда, чтобы как следует что-нибудь обсудить. Сумерки постепенно превращались в ночь. Фонари, треща и моргая, зажигались и гудели.

– Думаю, чувак лупетки себе во вред таращить бы не стал, – поразмыслив, ответил Имир. – Возможно, дело в длительных ежедневных тренировках.

– Мужик сутками пучил шары, чтобы попасть в «Книгу»? – прыснула Люба. – Да там половина рекордов нелепые!

– Тем не менее народу читать такое больше заходит, чем про полезные открытия.

– C чего так решил?

– Наполнение «Книги» заценил. О науке – пара страниц. Вся бумажная котлета забита идиотскими поступками, людскими причудами и странными способностями. Как думаешь, о чём это говорит?

– О чём?

– О том, что людям интересно обсуждать людей.

– А ты прав! – удивлённо согласилась тихоня.

– Что тебя в «Рекордах», кроме пучеглазика, ещё впечатлило? – поинтересовался юноша.

– Аномалии тела. Уродство. Зачем люди выставляют напоказ свои недостатки? Нет бы прятать, маскировать. Я бы повесилась!

– Повесилась? Даже не попытавшись жить, подружиться с миром, который захотел, чтобы ты в нём появилась?

– Мир хотел моего появления? – нахмурилась школьница. – Мы просто рождаемся, и всё!

– Не соглашусь. Никто просто так, как ты говоришь, не рождается. Раз родилась, значит, стоит задача, и ты нужна, чтобы её выполнить. Мы не одинаковые. Не все красивые, богатые и счастливые. У каждого – свой путь, его нужно пройти и оставить что-то полезное. Повеситься – значит не уважать дар жизни и проявить слабость к трудностям, что обязаны тебя закалить.

– Не ожидала, что ты философ! – шокированно пробормотала ровесница.

– Не я. Моя мама. Это её слова. Она считает, что каждый человек бесценен. Даже люди злые, жестокие и подлые. Для всех Всевышний припас миссию перед миром. У инвалидов из «Книги» есть разные пути. Один ты озвучила: прятаться или вообще повеситься. Второй: открыться миру, признать себя и своё право на счастье под общим солнцем. Я бы выбрал второй путь.

– Ещё бы! Ты очень смелый и сильный!

– Не в этом дело, Люба. Человечеству постоянно стоит напоминать, что мы все разные. Чтобы общество прогрессировало, а не заблуждалось. Все имеют право на счастье.

Подростки умолкли на некоторое время.

– Но уж ногти по девять метров Вселенная точно не заставляла отращивать! – прервала молчание школьница.

– Кто знает! – пожал плечами Ибрагимов. – Хотели человеки – взяли да отрастили. Ничего криминального, не мне их судить. Знаешь, Люба, всякому, думаю, мечтается, чтобы его жизнь не была пустой, ничтожной. Чтобы в один прекрасный день не осознать, что лишь спишь, ешь да гадишь. Что зря существуешь. Что пуст, как гнилой орех. Все хотят оставить след – хоть какой-нибудь.

– Не зря девочки из моего класса говорят, что ты умный! – рассмеялась собеседница. – Интеллект налицо!

– Я обычный, – равнодушно отрезал подросток. – Как все. Но если твоим одноклассницам нравится считать, что я ходячая энциклопедия, пусть на здоровье продолжают. Мне пофиг.

– Ах да! Можно кое о чём спросить? Я давно хотела…

Брюнет заинтересованно посмотрел на неё. Школьники остановились под фонарём у маленького побеленного домика, спрятавшегося в полуголых деревьях.

– Спрашивай. Не могу отказать, так что пользуйся.

Люба признательно улыбнулась.

– Ситуация с Валентиной Борисовной… Когда ты оценку оспаривал…

– Да, помню, – кивнул старшеклассник. – Я