— Так идем мы на болото? — нетерпеливо воскликнул Роман.

— Ло-ло-то! — старательно повторил Платон.

— Непременно идем, Роман Сабуров, — улыбнулся Филипп, подымаясь. Рука его, сверкнув гранатовым кольцом, на мгновение прикрыла глаза.

Нелли еле удержала в груди крик: через мгновение Филипп бессильно рухнул обратно в кресло.

— Что-то я… нынче без сил… Ноги не держат… Неужто солнце ударило?

Звонки отчаянно звенели в глубине дома к великому интересу Платона, махавшего обеими ручками вослед каждой трели.

— Роман… Им толковать дольше… Беги-ко быстро за Парашею, скажи, дядя твой приболел!

— Не тревожься, Лена, я скоро! — скользнувши по комнате быстрым взглядом, мальчик скрылся в дверях.

— Что за страх ребяческой? — слабо улыбнулся Роскоф. — Экая невидаль удар солнечный. Наверное, Нелли, это я на солнце перегрелся, вот теперь и в глазах темно.

— Темно в глазах? — Лоб мужа казался обжигающе холодным. Не доверяясь ладони, Нелли коснулась его губами.

— У всех темно… кто на солнце долго был… Так что и книги ты зряшно обвинила, мой друг.

Нелли убить была готова за бестолковость лакеев, неуклюже поддерживающих Филиппа по дороге в спальню. Казалось, минул битый час, прежде, чем оказался он на постеле, освобожден от сюртука и тесной жилетки.

— Все тёмно, Филипп?

— Да… Вроде как сумерки вокруг тебя, Нелли.

Но разве при ударе солнечном не должно быть жара? Жар должен быть, наверное должен! А лоб холодный… и персты еще хладней… Нет, то не солнце. Но что же тогда?

Камердин Данила, молодой парень, меньше году как взятый в господский дом, раз другой шмыгнул было носом, стягивая туфли с ног своего господина. Однако ж зареветь в голос не посмел, чуя, что надобно бояться Нелли.

— Касатка, что стряслось с Филипп Антонычем?

Нелли вздохнула с невольным облегчением.

Параша, еще запыхавшаяся от бега, опустилась около кровати — Данила еле успел отскочить в сторону.

— Да много шуму из ничего… Прасковия, — Филипп даже не приподнял головы.

Покуда подруга уверенно щупала биенье жизненной жилы, водила рукою перед глазами Филипп и заглядывала ему в лицо, Нелли потихоньку успокаивалась. Не может ничего худого случиться в этой спальне, светлой из-за стеклянных окон до самого полу, где на украшенной слоновой костью и веселыми золотыми завитушками кровати появился на свет малютка Платон. Да и худая полоса в жизни кончилась, кончилась наверное, разве не о том она сегодни думала?

— Парашка, а Роман-то где, не побежал один на болото?

— Да нет, кого-то догонять вздумал, — отозвалась та, озабоченно ощупывая чело больного. — Эй, малый, а ну-ка в мою горенку, чтоб одна нога здесь, другая там! На подоконнице белая коробушка из бересты.

— Давай, Данилка, вишь, Прасковия власть в руки забрала. Сейчас всем на орехи будет… — Филипп говорил весело, но как-то очень тихо.

— Вот увалень-то… — проворчала Параша вослед камердину. — Слышь, касатка моя, вели Татьяне кипятку взварить, да кувшин пусть глиняный несет.

Челядь толпилась в прилегающей к спальне горнице. До чего ж этот народ любит пугаться, выть, заглядывать в двери… Ох, зла на них нету! Право, люди в трудную минуту ровно дети малые, да какой, от Романа толку больше.

Распорядившись, Нелли поспешила назад в спальню. Филипп негромко разговаривал с Парашею. О, нет! С Парашей не стал бы он говорить по-французски. С кем же тогда?

— Хорошо помню я урок о капитуляриях Карловых… — со странною настойчивостью убеждал кого-то Филипп. — Спросите хоть сейчас! «Ежели кто сожжет тело по обряду языческому, а кости его оборотит в пепел — да будет казнен смертью!»

— Парашка, да у него бред! — воскликнула Нелли. — Господи помилуй, он, верно, вообразил себя школьником на родине!

— Бред бы еще ладно… — отозвалась подруга, растирая какой-то сухой корешок в маленькой медной ступке. — Пособи-ко мне, без воды это потребляют…

Чего-то недоставало в обыкновенной деятельности Параши, и странный сей изъян не вдруг сделался понятен Нелли, помогавшей подруге сыпать щепотку бурых волоконец при помощи крошечной лжицы в рот мужу. Всегда Параша приговаривала заклинания, когда лечила!

— А чего ж ты наговор не говоришь? Или не знаешь наговора на эту болезнь? — испуганно прошептала Нелли, придерживая голову Филиппа, чтоб он не поперхнулся.

— Не болезнь то, — мрачно ответила Параша, отворачивая лицо. — Болезнь-Иродиада — злобный дух, что в человека входит по своей волюшке. На каждую Иродиаду есть заклятье.

— Он бредит, а ты говоришь не болезнь! — Нелли возмутилась. — Что же тогда по твоему?

— Отрава.

Тихо сделалось в спальне, так тихо, что донеслось, как мычит вдали стадо, гонимое с пастбища. Звенели колокольцы, покрикивал пастушок. Мирные эти звуки сельской жизни были так привычны, что немыслимо казалось поверить в только что прозвучавшее страшное слово.

— Ты про злоумышление говоришь? — Голова мужа на локте Нелли была беспомощно тяжела, чем-то походил он на Платона, когда тот еще не научился ее держать. Теперь Филипп молчал, только уста его слабо содрогались, словно вдогонку речи. Серые глаза глядели вовсе мимо Нелли. — Кто в своем дому мог такое сотворить?

— Не знаю покуда. — Параша, приняв от Татьяны кувшин, что-то заливала кипятком в чашке. — Не трусь, негоже тебе трусить. Даст Бог, так выведем яд.

— Не верю я! — Нелли устроила беззащитную голову Филиппа в подушках. Прозрачный холодный пот, вовсе не такой, как на жаре, проступал то и дело на его челе, которое Нелли отирала своим платком. — Кому надобно злоумышлять на Филиппа?

— Я того не знаю, а ты, коли пораскинешь умом, так небось поймешь, — Параша накрыла чашку крышечкою. — Три «Отче наш» должно настаиваться, не сбивай меня теперь.

— Понимать тут нечего! У Филиппа во всей России врага нету! — Нелли, ученая подругою, все ж придержала гневный возглас, покуда та шевелила губами.

— Нету, говоришь? — Параша извлекла из короба ситечко. — А те, каменщики вольные, Дьяволу подневольные? Разве не растревожили мы тогда осиного роя?

— Скажешь тож, — возмутилась Нелли. — Им ноне такого дрозда задала Государыня, что самим быть бы живу, нето воевать.

— Нелли!

— Душа моя, тебе лучше?

— Неужто я болен, Нелли? Давно? — Персты Филиппа, сжавшие ладонь Нелли, обжигали хладом. — Право слово, ничего не помню!

— Ты был болен, а теперь станешь скоро здоров! — Нелли приняла чашку и поднесла к губам мужа. — Выпей лекарство.

— Экая гадость, — Роскоф скривился после первого глотка. — Прасковия, ты, я чаю, сушеных лягушек натолкла.