– Запиши, Саша, – повторил капитан. – И пусть идет.

– Я могу обо всем случившемся сказать в коллективе? – спросил Цокоцкий, несколько обиженный последними словами капитана, бесцеремонными они ему показались, будто его попросту выпроваживали из квартиры.

– Нет возражений. Страна должна знать своих героев.

– Не понял? – дернулся Цокоцкий.

– Я имел в виду... – Убахтин помялся, ничуть не смутившись. – Что вам выпала сегодня активная роль. Вы хорошо себя проявили, не растерялись. Бывает ведь всякое. Теперь вам есть что рассказать в конторе, – Убахтин усмехнулся, показав большие прокуренные зубы. – Мы еще встретимся, – успокоил он Цокоцкого.

– Здесь я вам больше не нужен?

– Нет, можете идти, – опять произнес капитан обидные слова, но Цокоцкий уже, похоже, привык к тому, что у того других нет. Продиктовав оперу свои данные, он подхватил чемодан и, ткнувшись в одну сторону, в другую, неожиданно оказался перед убитым. Перешагнуть через Балмасова он не решился, пошел в обратную сторону. Обойдя вокруг журнального столика, Цокоцкий вдруг споткнулся о складку ковра, но успел вовремя опереться о столик, чуть ли не упав на него грудью. В прихожую он вышел несколько церемонно, с высоко вскинутой головой, как бы желая подтвердить свое затронутое достоинство.

– Что-то я нигде не вижу папирос? – раздраженно спросил Убахтин. – Пепельница есть, а папирос нет.

– Балмасов не курил, – сказал Цокоцкий. – А пепельницу держал для гостей.

– Да-а-а? – удивился следователь. – Это хорошо. Курить – здоровью вредить. – Он хотел было еще что-то добавить, но, взглянув на труп, осекся – шутка оказалась не очень удачной.

– Вы мне позволите зайти на кухню выпить стакан воды? – спросил Цокоцкий.

– Даже два, – усмехнулся капитан.

– Спасибо.

Цокоцкий свернул в коридорчик, ведущий на кухню, взял на полке стакан, открыл холодильник, вынул початую бутылку минеральной воды, наполнил стакан и залпом выпил. И уже поставив бутылку снова в холодильник, вернув стакан на подвесную полку, уже направившись к выходу, он увидел, что все это время, высунув голову из-за поворота, за ним внимательно и улыбчиво наблюдает Убахтин.

– Вы боялись, что я унесу бутылку с собой? – спросил Цокоцкий.

– На визитке, которую вы оставили, есть телефон вашей конторы?

– Наша контора называется мебельной фабрикой.

– О ней я и спрашиваю.

– Есть. Там все есть.

– Я буду у вас сегодня. Хорошо, если бы все сотрудники оказались на месте.

– Все будут на своих местах, – заверил Цокоцкий уже из дверного провала.

* * *

А дальше все происходило достаточно скучно. Касатонова со слесарем молча сидели на диване, рядом пристроился Гордюхин, которому никакого дела в работе оперативной группы попросту не нашлось. Повертев в руках касатоновский фотоаппарат и не найдя ему ни одного кармана на кителе, он положил его на полку серванта. Плотноват был Гордюхин, и пора ему было уже сменить китель на более просторный, но участковый, видимо, еще не осознал перемены своего размера. Ежедневно втискиваясь в привычный китель, он, видимо, надеялся выглядеть моложе и стройнее.

Прибывший вместе с группой фотограф исправно щелкал громадным глазастым фотоаппаратом, как заметила Касатонова, тоже не жалея пленки. Пленка у него была казенной, и жалеть ее в самом деле не было никакого смысла. Он включил свет, так что под потолком вспыхнули шесть лампочек люстры, пошире раздвинул шторы, впуская в комнату солнце, даже гардины отбросил в сторону, и, конечно же, снимки у него должны были получиться куда лучше, чем у Гордюхина.

– Что отпечатки? – спросил Убахтин у эксперта, который все это время молча и сосредоточенно передвигался по квартире с какой-то пушистой кисточкой и коробочкой с порошком.

– Странно, Юрий Михайлович, очень странно... Ни единого отпечатка. Ни на дверных ручках, ни на посуде, ни на пепельнице. Понимаете, хозяин курил, хорошо так курил, пепла кругом полно...

– Балмасов не курил, – сказал Убахтин. – Это точно. Курили его гости. Для них и пепельница.

– Но все равно на ней нет ни единого отпечатка. Хозяин пил, это просматривается... А бутылки, даже початые, без отпечатков!

– А так бывает? – усмехнулся капитан.

– В жизни так не бывает. Только в смерти.

– Что в туалете?

– Чистота.

– На кухне?

– Все вымыто, все на местах. Как в гостиничном номере до заселения постояльца.

– Рюмки?

– Влажные. Смотрите, что получается. – Эксперт, молодой очкастый парень, прошел в угол. – Бар у него крутой, хотя качество исполнения невысокое. Может быть, его собственная мебельная фабрика и произвела на свет это сооружение. Здесь есть такое проволочное приспособление, которое позволяет рюмки хранить подвешенными вверх ногами, видите? Вот висят фужеры, вот крупные рюмки, вот еще для каких-то, видимо, особых напитков...

– Для коньяков, – подсказала Касатонова.

– Возможно. Так вот, крайние, ближайшие... Мокрые. Поскольку они были подвешены вверх ногами, за ножки, то влага на донышках за ночь высохнуть не успела. Пили здесь вчера вечером. И из маленьких рюмок, и из тех, что побольше... И пили, и закусывали.

– Что, на рюмках остатки закуски?

– Остатки закуски в мусорном ведре. На кухне.

– Чем закусывали?

– Красная рыба, сырокопченая колбаса, конфеты, маслины, лимоны, виноград...

– Какой-то женский набор, – пробормотал капитан.

– И по уборке чувствуется женская рука.

– Значит, в убийстве принимала участие баба, – подал голос Гордюхин. – Хотя я в этом сомневаюсь.

– А в чем ты не сомневаешься? – обернулся капитан к участковому.

– Мужик к нему заходил. Мужик. Отоварился в ближайшем магазине, принес все упакованное – рыба, маслины, колбаса... И посидели. Баба здесь ни при чем. Уж больно круто все проделано.

– Хорошо, – кивнул Убахтин. – Пусть так. Хотя у него в холодильнике как раз все упакованное – та же рыба, колбаса... Принимается. Посидели, поддали. Дальше?

– Что было дальше, кажется, даже я могу сказать, – неожиданно для себя проговорила Касатонова.

– Слушаю вас, милая дамочка.

– Я не дамочка, – Касатонова изумленно посмотрела на капитана. – Меня зовут Екатерина Сергеевна.

– Все равно слушаю.

– Посидели, поддали, – после легкой заминки продолжила Касатонова. – Потом гость отлучился в туалет, привел в боевую готовность свой пистолет, револьвер, наган... Не знаю, из чего он там стрелял. И, подойдя сзади к хозяину, который в это время прыгал по каналам телевидения, выстрелил в затылок. Пока хозяин в предсмертных судорогах колотился об пол, он привел стол в порядок.