В 1932 году стиль вывесок стал более строгим. К. И. Чуковский в дневнике отметил: «В Москве теперь такая мода: стеклянные вывески с академически простым шрифтом. Вся Москва увешана ими, а в двадцатые годы все было проще и пестрее».

В двадцатые годы не только вывески, но и многие названия были интересны. Например, Детский парк в Сокольниках назывался, как и до революции, парком «Тиволи»; на Щипке существовал, как и прежде, парк «Ренессанс»; на Тверской, в доме 70, это между Благовещенским переулком и Садовым кольцом, в конце двадцатых годов находилось кафе-кондитерская «Бонжур». А кинотеатры? Сколько романтики, а то и шика нэповских времен хранили их названия. После переименования все это исчезло. На Арбате, в доме 39 кинематограф «Карнавал» стал кинотеатром «Юного зрителя», а «Прага» в доме 2 стал называться «Наука и знание». «Ампир» на Шереметьевской улице — «Октябрем», «Бельгия» на углу Цветного бульвара и Самотечной площади — «Экспрессом», «Великий немой» на Тверском бульваре, недалеко от площади Пушкина, превратился в «Новости дня», а «Фантомас» в доме 4 по Сретенке, близ Сретенского бульвара, стал именоваться «Хроникой».

События двадцатых годов были тоже ярче событий тридцатых. В одиннадцать часов дня, 12 октября 1923 года, например, взлетел на воздух магазин «Охотник» на углу Неглинной улицы и Трубной площади. Погибло десять человек, ранено было двадцать. В октябре того же года с правых ворот бывшего Английского клуба, впоследствии Музея Революции (улица Тверская, 59), кто-то снял двух львов и установил их на подъезде соседнего кинотеатра «Арс» (теперь там Драматический театр имени К. С. Станиславского). Вернулись на свое прежнее место львы лишь 1 сентября 1924 года. Случались, правда, события и помельче, но москвичи и мимо них не проходили, они обо всем «сигнализировали» в газеты и учреждения. В 1926 году у часов на Сухаревой башне оторвалась и упала гиря весом в 20 пудов. К счастью, никто при этом не пострадал, а в 1931 году на одном из четырех циферблатов ее часов стрелки стали отставать на одиннадцать минут. Жители столицы сообщили об этом в «Вечернюю Москву». Часы, правда, не починили, но башню снесли, а жаль. Москвичи к башне привыкли и любили ее.

Особым колоритом отличались и праздники тех лет. Вот как выглядела пятая годовщина советской власти в Москве. В этот день, 7 ноября 1922 года, в витринах магазинов появились портреты Ленина, Троцкого и Маркса, всюду загорелась красным цветом цифра «пять». Здание Моссовета было украшено гирляндами, зеленью и флагами. Фасад его украшали государственный герб и огромные красные стяги, на одном из которых были такие слова: «Не отдадим крупной промышленности акулам капитализма». Лозунг для того времени актуальный. Начиналась новая экономическая политика. Государство на время прекратило конфисковывать и реквизировать предприятия у частных лиц. Прогрессивную общественность не могла не беспокоить мысль о возврате к проклятому прошлому, и она провела для себя последний рубеж по линии крупной промышленности. Дальше отступать было некуда.

Вершиной праздника был, конечно, военный парад. Как он выглядел? А вот как. На Красной площади построились воинские части… В одиннадцать часов прибыл Троцкий и прозвучала команда «смирно!». Главвоенмор начал обходить войска. Без лошади или машины, пешком. Он подходил к воинским частям и здоровался с красноармейцами. «Гремела музыка, приветствующая, — как писали в то время газеты, — вождя Красной армии». Долго не смолкало над площадью восторженное «ура!». Закончив обход, Троцкий поднимался на построенную по такому случаю трибуну. За ним следовали зампред Совнаркома Каменев, председатель Коминтерна Зиновьев, член Коминтерна и зампред ВЦИКа П. Г. Смидович и др. По толпе проносился шепот: «Троцкий будет говорить». Троцкий «оглядывал площадь орлиным взглядом», а потом говорил о наших победах и достижениях, высмеивал английского премьер-министра Ллойд Джорджа, призывал укреплять мощь страны и т. д. После его речи начинался парад. В небе над площадью летали сорок аэропланов. Сначала они покружили над головами присутствующих, вызывая их восторг, а потом унеслись вдаль, как стая гусей. А по брусчатой мостовой зацокали копытами гнедые лошади кавалеристов, прогрохотали тачанки с пулеметами на деревянных сиденьях. У артиллеристов все лошади оказались серыми. На одних гарцевали всадники, другие тащили пушки. Прошли по площади курсанты высшей стрелковой школы, школы связи, школы военной маскировки, Академии Генерального штаба. Держа винтовки со штыками «на руку», прошел первый образцовый полк Пролетарской дивизии. За ним, чеканя шаг, протопали моряки, все в черном, потом газовая команда с противогазами вместо винтовок и одетые в кожу представители войск связи с антеннами радиостанций. Пулеметчики протащили по площади пулеметы и, наконец, проехали по ней два броневика: «Степан Разин» и «Емелька Пугачев» и два трактора-фордзона, тянущих пушки. Замыкали шествие войска всевобуча. В первые годы советской власти на пальцах некоторых командиров еще сверкали золотом обручальные кольца. То были офицеры царской армии, перешедшие на службу революции. Мимо мавзолея командиры проходили с саблей наголо, а пройдя его, сабли опускали. Парад длился часа полтора и доставил зрителям немало удовольствия. В начале второго на площади появились колонны трудящихся, началась демонстрация. Когда прошли колонны рабочих, на площадь в грузовиках вывезли детей из детских домов (в 1921 году это были дети голодающего Поволжья). На красном знамени, что вез по площади один из грузовиков, были написаны такие слова: «На смену старшим, в борьбе уставшим, молодая рать идет». На другом грузовике надпись: «В прошлом страдания, невзгоды. Радостный путь впереди». После детей по площади провезли инвалидов и жителей работных домов. Государство позаботилось об увечных и престарелых. Учащиеся ронесли по площади лозунги «Вооруженные знаниями, мы завоюем мир» и «Мы дадим Советской России сотни красных спецов».

Не обошлась демонстрация и без сатиры. Рабочие несли кукол, изображающих врагов советской власти и прежде всего Чемберлена. На грузовике провезли клетку с Муссолини, пугающим людей своей зверской рожей, а еще башню, на которой стояла полуобнаженная женщина под ручку с царским офицером, который постоянно рычал на всех: «Смирррно!» На красном полотнище надпись: «Исторический хлам на свалку», а над телегой, в которой бородатого купца бил молотком по голове рабочий, олицетворяющий советскую кооперацию, красовалась надпись: «Торговля Нэпорылова».

В первое послереволюционное десятилетие Москва сохраняла черты своего прежнего лица, и особенно в торговле. Здесь, как и до революции, автомобилями и «экипажными принадлежностями» торговали в Каретном Ряду или на Большой Бронной, галантереей — на Сретенке и в Большом Черкасском переулке, книгами — на Моховой и Кузнецком Мосту. В Китайском проезде, как и прежде, устраивали свой базар букинисты. Кожей торговали Варварка и Зарядье, мануфактурой — Никольская, москательным товаром — Москворецкая улица, в Верхних торговых радах (ГУМе) вели торг преимущественно иностранцы и т. д. Продажа тех или иных товаров, конечно, не замыкалась в границах определенных районов, она осуществлялась и в других местах, но определенное сосредоточение отдельных видов торговли в перечисленных районах имело место. Всего в Москве в середине двадцатых годов существовало примерно 16 200 государственных, кооперативных и частных магазинов. Магазины были, конечно, не такие, как в «мирное время», то есть до войны и революции. В них не было ни разнообразия товаров, ни импорта. Тем не менее нам интересно знать, чем они торговали и что сколько стоило — извечная и общедоступная для нас тема. Так вот, в 1929 году за 11–13 рублей можно было купить мужские туфли («штиблеты» — как их тогда называли) с рантом и без. Примерно столько же стоили и женские туфли. Яловые женские полурезиновые башмаки стоили дешевле — около 9 рублей. Детская обувь — 5–7 рублей. Вот фетровые женские боты стоили дороже — 25–32 рубля. Были они и черные, и серые, и песочные.