С тех пор мне часто вчуже казалось, что крайней слабостью и глупостью со стороны нашей было смотреть на разбитое и затонувшее судно с такой неумеренной нежностью и жалостью, но, казалось, покинув его, мы расстались со всякими надеждами и отклонили от него курс наш скорее от отчаяния. Мы решили в своих ботах держаться вместе, как можно ближе друг к другу, чтобы оказывать в случае происшествий помощь и присутствием друзей уменьшать уныние мыслей наших. Случай наш уверил меня, что несчастие и в самом деле любит компанию – лишенные помощи и поддержки друг друга, были среди нас многие, чей слабый дух, я уверен, пал бы перед мрачными воспоминаниями о прошедшем бедствии и кто не обладал рассудком или твердостью, достаточными для созерцания приближающейся судьбы нашей без ободрения от вида более твердых товарищей их. Ветер был сильным весь день, и море очень волновалось, наша лодка постоянно набирала через щели воду, так что мы вынуждены были все время держать одного вычерпывающего. В течение ночи погода стала крайне бурной, и волны то и дело обрушивались на нас. По договоренности мы разделились на две вахты, одна из которых должна была постоянно бодрствовать и работать по лодке: вычерпывать; устанавливать, натягивать и выравнивать паруса. Этой ночью мы шли курсом нашим все вместе весьма хорошо и много имели возможностей беседовать с людьми из других ботов, причем рассматривались с разных сторон способы и возможности спасения нашего. По общему мнению, более всего можно надеяться на встречу с каким-нибудь судном, и, вероятнее всего, китобойным, огромное количество которых мы полагали крейсирующими на той широте и в тех морях, куда мы держали тогда курс. Но это была лишь надежда, исполнение которой ни в коей мере не зависело от наших усилий, но единственно от случайности. Поэтому было сочтено неблагоразумным в предвкушении встречи с ними сбиваться с курса, чтоб хоть на мгновение потерять из виду добрую вероятность, которая, Провидением Господним, имелась для нашего достижения суши предписанным себе маршрутом. Поскольку это наиболее всего зависело от разумных вычислений и от наших трудов, мы приняли, что провизии и еды при малом довольствии хватит нам на шестьдесят дней, что с пассатом, которым мы тогда шли, мы сможем покрывать в среднем расстояние один градус в день, что позволит нам в 26 дней достичь области переменных ветров, а потом еще в тридцать, самое большее, при хоть какой-нибудь благосклонности стихий, достигнуть берега. С этими соображениями начали мы путешествие наше, общая ошибочность которых и последующие уныние и страдания, которые мы претерпели, будут в дальнейшем показаны.

Довольствие наше состояло поначалу из хлеба: одна лепешка весом примерно в фунт и три унции и полпинты воды в день на каждого. Само по себе скудное количество это (менее трети того, что требуется обычному человеку) мы, однако, приняли без роптаний, и часто потом славили Бога даже за такую малость, данную нам в нищете нашей. Темнота еще одной ночи овладела нами, и, в первый раз разделив свой паек хлеба и воды, мы уложили в лодке утомленные тела наши и попытались немного передохнуть. Естество, наконец, утомилось от внимания и тревог предыдущих двух ночей, и сон нечувствительно пришел к нам. Сновидения не могли взломать крепкое оцепенение забытья, сковавшее тогда ум, а что до меня, то мысли мои так меня преследовали, что роскошь сия все еще была незнакома глазам моим. Каждое воспоминание было свежо еще передо мной, и я лишь несколько раз задремал в промежутках между моими надеждами и страхами, коротко и недостаточно. Темный океан и зыбкие воды было ничто, едва ли, кажется, в ту минуту испытывал я страхи быть поглощенным ужасной бурей или разбиться о подводные скалы вместе со всеми другими обычными предметами боязливых размышлений – мои мысли до появления нового дня полностью поглощены были мрачным видом обломков, и ужасным обликом кита, и его местью.

23 ноября. В сундуке моем, который мне посчастливилось сохранить, было несколько мелких предметов, которые оказались для нас очень полезными; среди прочего: восемь-десять кусков писчей бумаги, свинцовый карандаш, комплект одежды, три маленьких рыболовных крючка, складной нож, служащий нам, помимо прочих полезных целей, еще и лезвием. Продолжать делать какие-нибудь записи я мог, однако, с большим трудом из-за непрекращающейся качки, неустойчивости бота и постоянных морских брызг. Вдобавок к перечисленных предметам в лодке был фонарь, пороховница и две-три свечи, всегда хранящиеся там во время китовой охоты. В дополнение ко всему этому капитан сохранил мушкет, два пистоля и банку с приблизительно двумя фунтами пороху, последний он разделил в равных долях меж тремя лодками и дал второму помощнику и мне по пистолю. Когда пришло утро, мы оказались довольно близко друг к другу, а ветер значительно усилился со вчерашнего дня; посему мы вынуждены были зарифить паруса, и хотя не ожидали какой-нибудь особенно большой опасности от тогдашней силы ветра, в лодках стало весьма неудобно из-за частых брызг волн, отчего тела наши были все время мокрыми от соленой пены. Мы, однако, держались курса до двенадцати часов, когда произвели вычисления, елико способны были в условиях того, что вода нас обливала, а море делало бот крайне неустойчивым. В этот день мы оказались на широте 0°58’ S, снова перейдя экватор. Мы бросили мысль продолжать хоть сколько-нибудь правильный долготный подсчет, не имея ни телескопа, ни лаглиня. Ветер немного умерился после полудня, но к ночи снова начал дуть почти ураганом. Мы начали теперь опасаться за маленькую барку нашу: она была так худо рассчитана с точки зрения силы, чтобы противостоять волнению моря, что требовался постоянный труд одного человека, чтобы держать ее сухой. После полудня нас окружили дельфины, которые в огромном количестве играли вокруг нас и следовали за нами всю ночь.

24 ноября. С предыдущего дня ветер не утих, и волнение моря поднялось до очень сильного и увеличило, если это еще возможно, крайнее неудобство положения нашего. Более всего прочего к несчастьям нашим добавило то, что все наши усилия по сохранению провианта оказались в большой степени тщетны. Бот неожиданно захлестнула большая волна и повредила часть провизии, прежде чем мы успели ее подхватить. Своевременным уходом и большим тщанием мы, однако, смогли сделать ее съедобной и предохранить от подобного урона остаток. Провиант сделался для нас предметом крайнего беспокойства: ожидание, воистину само по себе скудное, на котором зиждилось окончательное наше спасение, сразу же сменилось бы на совершенную безнадежность, лишись мы провизии, единственного средства поддержания в нас не только физической силы, но и самого рассудка. И с этих пор превыше всего прочего провиант стал для нас предметом забот и усилий наивеличайших.

На следующий день мы выяснили, что в капитанской лодке часть провизии постигла ночью та же участь, оба каковых происшествия послужили к пробуждению в нас еще более сильного чувства скудости надежды на людские силы, что имелись в нашем распоряжении, и указали нам на нашу полную зависимость от божественной помощи, в коей тем больше мы нуждались.

25 ноября. Никакого изменения ветра все еще не случилось, и в прошлую ночь мы претерпели такую же сырую и неприятную погоду, как и в предыдущую. Около восьми часов утра мы обнаружили, что в бот наш стала быстро прибывать вода и в несколько минут ее стало столько, что мы всерьез встревожились за безопасность нашу. Мы тут же стали искать по всей лодке течь, и, отодрав перекрытие или настил около носа, увидели, что вода проникает через одну из щелей, или наружных бортов, разошедшихся там, и стали измышлять способ починить его. Огромной сложностью было то, что течь находилась в днище бота, примерно в шести дюймах от поверхности воды, следовательно, было необходимо получить доступ к его наружности, чтобы снова его укрепить. Имея течь с подветренной стороны, мы повернули оверштаг, от чего бот почти поднялся над водой. Капитан, который в то время был впереди нас, увидав наши маневры, укоротил парус и вскоре галсами подошел к нам. Я уведомил его о нашем положении, и он немедленно встал рядом для оказания помощи. Приказав всем в лодке собраться на одном борту, мы сильно накренили другой, так что течь оказалась над водой, и тогда нам с небольшими трудностями удалось вогнать несколько гвоздей и закрепить их, немало сверх наших ожиданий. Этим, казалось бы, незначительным происшествием были вызваны необычного свойства страхи. Вспоминая о том, какому легкому судну мы предались – вся безопасность наша состояла единственно в его прочности на многие, по всей вероятности, недели – не стоит удивляться, что небольшое происшествие это не только изрядно подавило дух наш, но и бросило огромную тень на естественные виды на спасение наше. В данном случае нам дало возможность спастись от неизбежной гибели еще и обладание несколькими гвоздями, без которых (не посчастливься нам спасти их с корабля) мы бы, по всем расчетам, пропали, и мы все еще были подвержены повторению подобного же происшествия или, возможно, даже худшего, поскольку в продолжение нашего путешествия в сильное и постоянное волнение непрочность и слабость лодки нашей будут только возрастать, и ослабление единственного гвоздя в ее днище означит верную смерть нашу. Мы не хотели добавлять это соображение к несчастьям положения нашего.