– Само собой. Какую из них?

– Я сегодня тебе посылала только одну. Тэребода. – Ее голос звучал так, словно Мю была на приеме у стоматолога – она пыталась удержать во рту пенную массу. – Белый деревянный дом с участком пляжа.

Билли кивнул, словно теперь, когда она пояснила, сразу вспомнил, о чем идет речь. Может быть, Мю и отправила ему сегодня только одну ссылку, но истина заключалась в том, что Билли давно уже не читал ничего из того, что она ему присылала. Тем не менее Мю собиралась специально выстроить такой маршрут, чтобы в какой-нибудь выходной день они могли объехать сразу несколько объектов, и тот, что придется ей по душе, им надлежало приобрести в собственность. Так что Билли нужно было изо всех сил казаться заинтересованным.

Он должен был обсуждать ремонт и перспективы пляжного участка.

Он должен был сопровождать ее в банк, чтобы оформить заем.

Он должен был улыбаться и кивать, когда Мю рассуждала о том, как их будущие дети полюбят проводить там лето.

Он действительно должен был желать этого.

Совместного будущего. Он ее любил. Последние месяцы он действительно очень сильно старался. Оставить все в прошлом. Быть собой. Тем, кого она полюбила. Простым, порядочным парнем без заморочек.

«Еще не поздно», – уговаривал он сам себя.

Мю хотела летний дом, а она обычно получала то, чего хотела. Они познакомились на празднике Мидсоммар в прошлом году. В октябре она решила, что им нужно съехаться, а в мае этого года, спустя одиннадцать месяцев после знакомства, они поженились.

В июне Билли ей изменил.

С Йеннифер.

С Йеннифер, которая знала.

Знала, что с Билли что-то произошло в тот момент, когда ему пришлось застрелить Эдварда Хинде, спасая Ванью и Чарльза Седерквиста, спасая себя самого. Он поймал кайф от пьянящего ощущения власти. Власти над жизнью и смертью.

Йеннифер понимала.

Она помогала ему. Проживать свои фантазии о контроле и доминировании в связке с сексом и физическим наслаждением. Помогала змее утолять свой голод, а Билли – оставаться уравновешенным.

Пока он не напился.

Пока все не полетело к чертям.

Он понял, что до сих пор ничего не ответил. По поводу белого деревянного дома в Тэребоде. Мю сплюнула в раковину и обеспокоенно взглянула на Билли.

– Что случилось?

– Ничего.

– Уверен? Ты ведешь себя странно с тех пор, как вернулся с тренировки.

Так очевидно, что она заметила. Это же ее работа. Читать людей, толковать их, помогать раскрывать свой потенциал. Она была хороша. Хороша для него. Он не хотел ей лгать. Но ей необязательно знать все. Полуправда – еще не ложь.

– Ты помнишь Йеннифер? С которой я пару раз работал?

Еще бы ей не помнить, Билли же постоянно о ней говорил, и Мю было известно, что эти двое пересекались и вне работы.

– Да, а что с ней? – проницательно спросила Мю.

– Говорят, она могла утонуть.

– Что?

– Во Франции. Несчастный случай. Ты же знаешь, она занималась фридайвингом.

– Боже мой, какой ужас, – выговорила Мю и прильнула к нему, чтобы обнять. – Мне так жаль. Я знаю, она тебе нравилась.

– Да, это так.

Они немного постояли в тишине, а потом Мю немного ослабила объятие и взглянула ему в глаза.

– Это еще не точно? Я имею в виду, ее не нашли?

– Ее не нашли, но обнаружили ее одежду рядом с одной системой пещер. Все зависит от того, что именно произошло, но я предполагаю, что ее могло унести течением.

Мю издала глубокий вздох, встала на цыпочки и легонько чмокнула Билли в губы.

– Бедняжка.

Билли не знал, кого она имела в виду – Йеннифер, или его самого. Мю снова заключила его в утешающие объятия. Она никогда не должна узнать правду. Как бы это ужасно ни звучало, со смертью Йеннифер во Франции Билли сможет оставить всю эту историю в прошлом. Начать уговаривать себя, что этого никогда не было. Переписать начисто.

Еще не поздно.

* * *

Сала.

Здесь есть, или, во всяком случае, когда-то был серебряный рудник. Этим исчерпывались знания Себастиана о городе, в котором он по случаю оказался. Этим, да еще тем, что в полумиле от города, в большом четырехэтажном здании серо-бежевого цвета расположился двухзвездный отель. Отель не делал попыток выглядеть сколько-нибудь привлекательно, как снаружи, так и внутри. Если бы номер был на несколько квадратных метров меньше, он вполне мог бы называться чуланом. Четыре стены были выкрашены в никотиново-желтый цвет – этот нюанс придавал им дополнительной неряшливости. Единственным украшением служила репродукция какой-то картины Карла Ларссона в ужасной раме. Поддон, призванный служить ночным столиком – сбоку от узкой кровати. Маленький пузатый телевизор на угловой полке в изножье. Никаких попыток скрыть провода, как от телевизора, так и от обоих светильников. Ванная, в которой Себастиан при определенном уровне ловкости мог развернуться, не врезавшись в стену. Очевидно, сейчас книготорговля не слишком процветала, но чтобы дела шли так плохо… В общем, дело было за тем, чтобы расслабиться и получать удовольствие, как выразился заведующий книжным магазином, когда в беседе с Себастианом была затронута проблема издания бумажных книг.

Расслабиться и получать удовольствие.

Себастиан принял существующее положение.

Возможно, даже смирился с ним, но он, черт возьми, не может и не должен получать от этого удовольствие.

Он больше не был сотрудником Госкомиссии. Торкель вконец устал. Или лучше сказать, Ванья устала от Себастиана, так что Торкелю пришлось сделать выбор. Он выбрал Ванью. Вполне логично, на месте Торкеля Себастиан поступил бы так же. Странно было, что ему удалось продержаться там целых полтора года. Притом, будем честны – он не слишком напрягался, чтобы называться работником месяца.

Ванья. Его дочь.

Он не видел ее с самого июня.

Он помнил чувство, с которым оставил ее в гараже под Вотерфронтом и уехал в начиненном взрывчаткой автомобиле. Ему казалось, что он видит Ванью в последний раз.

Что она исчезнет из его жизни.

Навсегда.

Кажется, так и случилось. Он долго надеялся, что Ванья соберется навестить его, узнать, как он себя чувствует, но она так и не появилась. Было совершенно ясно, что она не хочет иметь с ним ничего общего.

Его вина, определенно. Как всегда.

Ему представилось так много шансов наладить с ней отношения, а он не воспользовался ни единым! Себастиан прекрасно сознавал, что всегда делал неправильный выбор, всегда все сам себе портил. Но всякий раз, как он начинал ощущать что-то, отдаленно похожее на счастье, или хотя бы довольство, на него наваливалось чувство вины.