— Извини, уважаемый статус Семь, я не могу разговаривать. У меня пересохло во рту, и мои руки уже почти отнялись. У тебя рядом охрана, и деться мне некуда: почему нельзя отвязать меня?

Статус Семь перекинулся несколькими фразами с полицейским, затем отдал команду, и один из одетых в красное исчез. Вскоре принесли воды, однако не развязали. Стало несколько веселее, и беседа текла ровно и не торопясь. Хадас никогда не общался с инопланетянами, и вообще уже некоторое время варился в собственном соку, не получая ответов на вопросы, так что ему стало даже интересно — эдакое нездоровое любопытство уличного автомата для продажи газет: «Купят — не купят?»

Вообще-то местные не являлись инопланетянами в начальном смысле слова, были они плоть от плоти свои: потомки колонистов, да и наверняка не далее второго-третьего поколения, но тем не менее у них явно проглядывались бешеные культурные отличия, взять хоть этот странный язык. Хотя он не лингвист, не ему судить. Мало ли разных языков имеется на Земле еще и в настоящее время, а сколько их было ранее, до исчезновения с лица планеты некоторых народов. Рассказывают, даже в Европе раньше столько водилось; были, например, какие-то немцы и еще много общин-государств поменьше и вроде бы совсем недавно, однако повымерли постепенно: смертность у них превышала рождаемость — надо же, Земле бы в целом такие проблемы.

Хадас уже мало обращал внимания на руки, он вел милую беседу, одновременно не забывая вплетать в складывающееся повествование непротиворечивую ложь. Было ли в том спасение? Он не знал.

Потом как-то неожиданно допрос прервался, и все статусы, кроме полицейского, его покинули.

«… Стратегический военный расклад, сложившийся в системе звезды Индры — желтого карлика, лишь в полтора раза превосходящего Солнце по диаметру, выглядел следующим образом. Единственная из четырех планет, пригодная для жизни, — Гаруда, некогда заселенная землянами, из процветающей колонии со временем превратилась во враждебный Земле мир. Боевые действия по ее усмирению обернулись непрекращающейся бомбардировкой. Земляне закрепились на естественном спутнике Гаруды — Мааре, некоем аналоге Земной Луны. (Как оказалось, наличие относительно крупного спутника возле планеты, находящейся в зоне приемлемой звездной температуры, ведет к благоприятным последствиям по поводу образования океана, а стало быть, жизни земного типа и, следовательно, кислородной атмосферы.)

Поскольку земляне так и не смогли разрешить научно-теоретическое противоречие с созданием звездолетов любого типа, связь с родной Солнечной системой осуществлялась через еще одну загадку космоса — Портал. Через него же военные Земли получали подкрепление и все необходимое для ведения войны. Превосходя колонистов техновоенной мощью, люди метрополии сразу получили перевес, однако вот уже долгие годы война все же не кончалась, а некогда счастливая Гаруда преобразовывалась в четвертый непригодный для жизни планетарный компонент системы Индры. Вот так обстояли там дела…»

Вольное толкование исторических документов. Том 7.

Он не знал счета времени, но милые беседы продолжались суток двое, его могли дернуть в любое время дня и ночи здесь, в закопанном в грунт городе-государстве, такие биологические условности, наверное, не учитывались. Однажды он взъерепенился, но ведь к этому и шло.

Теперь это было другое помещение, не просторнее прошлого, но явно насыщенное некой зловещей аурой. Хадас Кьюм понимал, что сам обрек себя на муки, однако другого пути у него не было. Самое смешное могло случиться лишь в том случае, если «землекопам» известно гораздо больше, чем он думает. Если они поймут, что он их намеренно обманывает, называя неправильные координаты базы, его муки приобретут не временный, а необратимый характер, и тогда он очень пожалеет о своей сегодняшней решимости. «А стоит ли вообще скрывать от них местонахождение Маарарской базы? — иногда подумывал он. — Может ли от их знания что-либо измениться?» Он сильно сомневался в этом, но, однако, предпочел этот очень опасный для здоровья путь.

— Ну что? — спросили его в этот день. — Будете сотрудничать? Нам нужны точные географические координаты. Вы пилот, и вы их знаете. Если вы не захотите назвать их полюбовно — пеняйте на себя.

Он решил пенять на себя.

Дальше за дело взялись ребята в красных передниках. Когда они разложили напротив свои страшные прибамбасы, он похолодел, но сдержался: пути назад уже не было. А когда эти страшные карлики закрепили его руки на столе специальными креплениями и первая иголка воткнулась в средний палец, его мозг словно прошило током. Он поспешил расслабиться, однако его умелые пилотские руки, столь необходимо чувствительные, сейчас выделывали с ним страшные вещи. Он более не видел ничего перед глазами, которые ему не дали закрыть, ничего, кроме медленно входящей в палец толстой иглы. Он ясно наблюдал, как она вошла еще на один миллиметр, но это не могло быть правдой: он явственно чувствовал ее присутствие во всем теле. Мозг лихорадочно выдал решение — сдаться. Однако что-то остановило его от крика. Хадас увидел, как игла воткнулась еще чуть-чуть, и сразу палец стал самым главным органом в теле. Все мысли ушли, спешно стерлись из сознательного восприятия окружающие предметы, лица и чужие враждебные маленькие руки. Игла двинулась вперед, и он впервые почувствовал свою собственную кость — или это был обман органов восприятия? Затем по этой чудовищной иголке стукнули молотком. Он дернулся всем телом, насколько позволяли крепления, и едва не захлебнулся слюной, однако не издал даже стона: он начал жевать свой язык. Ничто не помогало. Он наблюдал, как игла вынырнула через ноготь наружу, выдавливая красную каплю. Он подумал, что прошел час, и вместе со слюной, не чувствуя этого, сглотнул собственную кровь. Визуальное время дробилось на столь малые отрезки, что каждая секунда обращалась в тысячелетие. Он услышал издалека повторение вопроса и едва связал происходящее в единое целое. Собственная логика провалилась куда-то в тартарары, а внутри него появился какой-то удивленный наблюдатель, с ужасом фиксирующий происходящее вокруг. Вопрос повторили вновь: внутренний наблюдатель уже посоветовал Хадасу кивнуть, однако он не успел расшифровать его послание… Наконечник иголки перед носом начал выгибаться, и пленника снова прошила волна нарастающей боли. Он не понял, сколько это продолжалось, когда внезапно воспринял свое тождество с независимым наблюдателем. Теперь он видел себя более снаружи, чем изнутри, и отдаленно понял великолепие мазохизма. Хадас молча наблюдал, как игла втянулась под ноготь, и ощутил, как она покинула его внутреннее пространство. И сразу он почувствовал ускоренный ход времени. Он попытался моргнуть, и это получилось — чужие пальцы не держали более его веки.

А затем все повторилось, но теперь он застонал: указательный палец явно был более чувствительным. Пора было сдаваться, но он снова не успел. Внешние, ушедшие из восприятия события опередили его. Он начал их воспринимать, лишь отдышавшись. Он не мог повернуть голову, и скосил глаза в сторону голосов. В комнате находился какой-то новый человек. Судя по обилию одежды, это была большая шишка. Он оживленно ругался со статусом Семь. Человек был в белом, в чем-то наподобие рубахи без рукавов и еще, конечно, в юбке. Прибывший размахивал большой бумагой и показывал на свой медальон. Хадас боялся смотреть на свои пальцы, он прикрыл веки, пытаясь успокоить бухающее внутри сердце. Сквозь назойливый шум голосов он иногда отчетливо слышал перевод: высокий снова забыл отключить свой аппаратик. «Я получил указание от Нобуёси». — «Покажите?»