В предутренние часы ночи на среду 17 июля 1918 года из подвала большого, богато украшенного особняка уральского города Екатеринбурга донеслись приглушенные звуки выстрелов. Двадцатью минутами позже из двора особняка выкатился, шумя мотором, грузовик, он проехал через спящий город и исчез в темном лесу, что рос по соседству. В кузове грузовика лежала, укрытая брезентом груда трупов, сваленная кое-как и залитая кровью. Это было все, что осталось от последнего русского императора, его семьи и четырех человек прислуги, казненных большевиками.

Тем утром пули положили конец 304-летней династии Романовых, которая правила Россией с 1613 года и до отречения царя Николая II в марте 1917 года. Однако в истории конец одной главы знаменует также начало другой главы, той, которая содержит новые мифы, скрывшие завесой тайны события той июльской ночи. Судьба великой княжны Анастасии, самой младшей дочери царя Николая II, стала величайшей и одной из самых больших, самых романтических тайн и самых долгоживущих загадок ХХ столетия. Она стала загадкой, поскольку в течение большей части этого столетия об останках Романовых не было никаких сведений, которые подтверждали бы факт смерти; существовали только слухи, что исполнители казни расчленили тела своих жертв, затем сожгли и залили останки кислотой. Она стала загадкой еще и благодаря настойчивым слухам, что той ночью одному или нескольким членам семьи Романовых, и в частности Анастасии, удалось каким-то образом избежать гибели, а также благодаря тому, что, когда в 1991 году под Екатеринбургом нашли общую могилу Романовых, точного расположения которой до этого не знал никто, и провели эксгумацию, в ней не было найдено останков тринадцатилетнего наследника престола цесаревича Алексея, а также останков одной из его сестер, которые, по мнению американских судебно-медицинских экспертов, должны были принадлежать Анастасии. Кроме того, она стала загадкой также и потому, что в 1920 году измученная, изможденная и близкая к помешательству молодая женщина была спасена из одного из каналов Берлина, и позднее эта женщина заявила, что она является Анастасией.

Это была Анна Андерсон. Сделанное ею заявление облачило ее в мантию страдающего очарования и послужило олицетворением надвигающихся безумств двадцатого столетия, одновременно возрождая в памяти ушедшую в небытие империю великолепия и сословных привилегий. Андерсон была не первой и, конечно же, не будет последней в истории личностью, претендующей на королевские регалии, но претензии Андерсон уникальны тем, что они превратили ее в живую легенду. Книги, журналы и газеты прилежно вели хронику ее приключений, предлагая миру современную сказку, в которой все ужасным образом пошло неправильно, сказку о несчастной принцессе, которой чудесным образом удалось уцелеть в ходе войны, революции и во время кровавой казни ее семьи, и все это только для того, чтобы ей было отказано в самом основном из всех человеческих прав, а именно в праве удостоверить свою личность. Великие герцоги и герцогини, принцы и принцессы, аристократы и придворные – они все оказались вовлеченными в мистерию, в которой сын выступал против матери, муж против жены и которая привела к глубокому расколу среди королевских семей, оставшихся в Европе. Актрисы Ингрид Бергман, Лили Пальмер, Джули Харрис, Эми Ирвинг и Мэг Райэн изобразили ее на экране и дали ей голос, превратив самого малозначимого ребенка из всех детей Николая и Александры в самую знаменитую из всех русских княжон, создав легенду, столь поражающую воображение, что она продолжает существовать и сегодня. Даже президент Джон Ф. Кеннеди оказался настолько очарован этой легендой, что однажды на официальном обеде в Белом доме он, завладев вниманием двоюродной сестры настоящей Анастасии, донимал ее расспросами в течение долгого времени. Претензии Андерсон и судьба Анастасии, как сказал президент США, являются «единственной стороной русской истории», которую он считает представляющей интерес {1}.

Слухи о том, что Анастасия чудесным образом уцелела во время ужасной бойни, устроенной в Екатеринбурге, пронеслись над миром, уже израненным десятилетием трагедий, которыми был отмечен уходящий порядок вещей: гибель «Титаника», ужасы Первой мировой войны, падение династий, большевистская революция и угроза коммунизма. Но как бы то ни было невероятно, данные слухи взывали к оптимизму, естественному для человека, к надежде, что пули большевиков каким-то чудесным образом не смогли убить всех членов царской семьи. То, что данное обстоятельство в течение десятилетий владело вниманием всего мира, несомненно, было в чем-то обязано практически бесконечному в своих масштабах пространству сословных прав и преимуществ, которое до 1917 года было миром Романовых. В этой эпической саге, от которой захватывает дух, общество открыло для себя драму с коллизиями сказочных пропорций: сверкающее блеском потерянное царство, драматическая история любви Николая и Александры, страдающий гемофилией юный наследник престола, которому не суждено править, четыре красавицы-дочери в ниспадающих свободными складками белых платьях и изящных шляпах, которые застыли навечно в тревожащих душу фотографиях и в мелькании кадров кинохроники; крестьянин Распутин, который сыграл роль злого гения, шумная и буйная революция, кровавое и зверское массовое убийство и бывшая царствующая семья, разбросанная войной и пытающаяся приспособиться к незнакомому им миру. Та фантасмагория, которая родилась после заявления Андерсон, объединила в себе романтизм увядающей эпохи короля Эдуарда VII с мученичеством современной эпохи, а также греческую трагедию и обычную сказку, вознося область существования беспристрастного факта до уровня, где он становится легендой.

До революции Анастасия была просто княжной, жизнь которой протекала за надежными стенами дворцов; предположительная смерть Анастасии в 1918 году облекла ее в покровы мученика, жертвы, погибшей от рук большевистского режима. Однако та Анастасия, которой удалось выжить, представляла собой и фактически, и фигурально некую точку опоры для монархистских надежд и настроений, и в особенности того множества не расставшихся с надеждой эмигрантов, которые после революции бежали из России.

Заявление Андерсон было услышано аудиторией, состоявшей из людей, изломанных переворотом и лишениями, потерей семей, потерей положения в обществе, потерей богатств и потерей своей страны, то есть тех самых составляющих, которые нашли столь яркое отражение в ее рассказе. И те, кто поверил Андерсон, и те, кто отказал ей в доверии, сделали это по многим причинам, но каждого из них не могли не затронуть драматические события в России. Те, кто поддержал ее, пришли к своему убеждению, исполненные надежды, и смотрели на нее глазами, полными ностальгических слез; большинство противной стороны отрицало саму вероятность того, что эта больная и психически неуравновешенная женщина может быть княжной Анастасией, и отказывало ей в доверии, исходя из предположения, что для кого бы то ни было просто невозможно уцелеть под огнем расстрельной команды большевиков. В полемике вокруг дела Андерсон нашли отражение споры среди уцелевших Романовых, королевских семей Европы, эмигрантов и во всем мире в целом, и целью их было отыскать смысл в этой труднопостижимой трагедии, найти в хаосе войны и революции хоть какой-то проблеск надежды, хоть какой-то намек на милосердие, хоть какое-то доказательство того, что доброта по-прежнему встает над горизонтом нового дня.