То была ложь. Двое слуг уже от них сбежали, а третий повесился.

— Он нерасторопный, ленивый и ненасытный. Больше того — подлый. Прошлой ночью он оставил свой пост и ушел на праздник. Когда этот дурак, в конце концов, вернулся, то был так пьян, что помочился в мой пруд с лотосами. Этим утром все мои маленькие рыбки всплыли кверху брюшками. Мне пришлось плеснуть кипятком ему на ноги только для того, чтобы разбудить его и отходить палкой.

— Так вот почему он хромает…

Ненри прошел мимо жены в спальню, быстро оделся и почувствовал себя уже не таким беззащитным, когда между ним и женой оказался слой льняной ткани.

Меритра неумолимо последовала за ним в комнату, все еще сжимая бритву.

— Итак, что ты собираешься с ним делать?

— Записать в школу слуг, полагаю. А что еще я могу сделать?

— Не со слугой! С твоим братом.

— Я думал, мы говорили о…

— Я говорила не о слуге. Не хлопай ушами. С тех пор, как твой брат развелся, он ведет себя, как безумец. Он и раньше не был таким уж подарком — но таковы уж все в твоей семье!

Ненри вздохнул, зная, что Меритра взялась за еще одну любимую тему.

Он женился на ней, поскольку она была внучатой племянницей господина Ироя, старшего жреца богини Сехмет. Амбиции застлали Ненри глаза, и он дал Ирою себя усыновить, а потом стал мужем его отвратительной подопечной. Хотя домашняя жизнь не показалась медом, успех не заставил себя долго ждать: лишь недавно он продвинулся до старшего писца градоправителя Восточных Фив.

Но заплаченная цена оказалась ужасной. Их первого и единственного ребенка, сына, забрал господин Ирой, чтобы воспитывать в своем доме и сделать своим главным наследником. Меритра, разрываясь между верностью могущественному дяде и ненавистью за то, что он украл ее ребенка, стала ожесточенной и озлобленной, а муж, само собой, превратился в мишень для ее нападок.

Ненри торопливо затянул пояс и сунул ноги в сандалии. Когда жена повернулась к нему спиной, он тихо, на цыпочках, вышел из спальни.

Сбежать в дом градоправителя — единственный способ спастись от языка Меритры в такие дни, как этот. В последнее время Ненри уходил из дома все раньше и раньше.

Во дворе он вперился невидящим взглядом в землю. Хотелось плакать, такой несчастной сделалась его жизнь.

— Увы мне, — вздохнул писец.

Теперь к его бедам прибавились еще и проблемы с братом. Семеркет всегда был тяжким испытанием, его безжалостные черные глаза вечно превращали во что-то мелкое желание Ненри получить твердое положение и преуспеть в жизни.

Если старший из двух братьев, Ненри, следовал всем традициям и правилам, то младншй, Семеркет, был диким в своих поступках и невоздержанным в привычках. Еще в ранней молодости люди начали звать его «приверженцем Сета». Он никогда не был щедр на речи, а те немногое слова, что говорил брат, были, по большей части, неприятными, хотя всегда правдивыми.

Правда всегда была главным оружием, которое Семеркет пускал в ход против других.

А потом (это казалось почти чудом) брат встретился с Найей и женился на ней. Семеркет был словно одурманен этой женщиной, под таким влиянием его почти стало можно терпеть. Скупые слова «приверженца Сета» потеряли жалящую грубость. Жена даже уговорила его принять пост в администрации суда, поскольку Семеркет, как и Ненри, умел писать.

Семеркет стал чиновником в Канцелярии Расследований и Тайн — и на этом посту разнюхивал правду в запутанных преступлениях. Судьи, с которыми он работал, даже хвалили его, хотя и нехотя, — и там Семеркет не мог удержаться, чтобы не отпустить в их адрес несколько правдивых замечаний, когда полагал, что в том есть необходимость.

Некоторое время казалось, что такое приятное положение вещей может продлиться долго. Но брак Семеркета был проклят — Найя не смогла забеременеть. Лекари с их припарками и горькими отварами, жрецы с молитвами, песнопениями и свечами, даже нубийские колдуньи с амулетами и жуткими чародейскими ритуалами не смогли внедрить семя Семеркета в лоно его жены. Больше всего на свете Найя хотела иметь собственного ребенка. Отчаявшись стать матерыо, она убедила мужа, что единственный выход — это развод. Вскоре после развода она вышла замуж за господина Накхта, знатного человека, который отвечал за снабжение царского гарема в Фивах.

Реакция Семеркета на такое решение жены была красноречиво простой: он обезумел от горя. Этот человек никогда не был щедр на слова, но, запив, стал невоздержан на язык. Несколько недель он изливал в ночи свои горе и ярость, барабаня в ворота дома бывшей жены, тщетно умоляя ее вернуться. Много ночей смущенный стражник из нубийского племени меджаев будил Ненри, шепча, что его брата снова задержали.

Ненри давал взятку, чтобы стражники держали язык за зубами, но Меритра была права — такое поведение нельзя было более не замечать. В Египте, если член семьи совершал преступление, весь род страдал от потери статуса. А статус был тем, чем жаждали обладать Ненри и его грозная жена. Что-то и вправду придется предпринять…

— Ненри!

Он подпрыгнул, услышав над ухом голос Меритры. Писец так погрузился в грустные мысли, что не услышал позвякивание ее браслетов, пока жена не приблизилась.

— Я осматривал пруд с лотосами, любовь моя. Да, вижу, что все твои маленькие рыбки сдохли. Почему бы мне не дать тебе несколько медных колец, чтобы ты смогла купить новых рыбок? Или купи что-нибудь другое — все, что хочешь… — Он отчаянно потянулся к поясу.

— Я хочу, чтобы ты что-нибудь сделал со своим братом.

— Но что я могу сделать?

— Используй свое влияние, каким бы маленьким оно ни было! Найди для него какой-нибудь пост.

— Но как? Люди знают его. Они подумают, что я пытаюсь повесить Семеркета им на шею.

— Мне все равно, что они подумают. Я не допущу, чтобы то немногое, чего мы добились, погибло из-за отвратительного поведения твоего брата… Ты меня слушаешь?

— Кажется, я только тем и занимаюсь, что слушаю тебя.

Ненри было так плохо, что, сам того не сознавая, он произнес эти слова вслух. И слишком поздно спохватился. Он увидел, как Меритра отвела руку, сжав пальцы в кулак, а ее лицо налилось яростью, — и закрыл глаза в ожидании удара.

Дробный стук в ворота заставил их обоих подпрыгнуть. Ненри с женой уставились друг на друга.

— Кто там может быть? — прошептал муж.

— Стражники, кто же еще! — прошипела она в ответ. — Это опять по поводу твоего брата!

Ненри медленно открыл ворота. За ними и вправду стоял меджай, облаченный в одежду цветов Храма Правосудия, его черная кожа блестела в лучах утреннего солнца. Эмблема говорила о том, что это — телохранитель главного министра.

Писец почувствовал, как у него ослабели колени. Как могли известия о скандалах его брата добраться так высоко?