– Делом? Каким делом?

– Ну как же, сладкий мой? А три желания, согласно прейскуранту?

– Ах, у меня есть три желания?

– Согласно прейскуранту, – строго говорит джинн. – Итак?

– Я хочу Алю!

– Неправильная формулировка.

– Ты джинн?

– Джинн.

– Три желания мне положены?

– Положены, не отрицаю.

– Я хочу, чтобы ко мне вернулась моя невеста! Живая и здоровая!

– Видите ли, молодой человек, – джинн тяжело вздыхает. – Есть некие ограничения, о которых вы и сами прекрасно знаете. Джинны не могут оживлять мертвецов.

– Да, где-то я об этом уже слышал.

– По телевизору. Это знает каждый ребенок.

– Тогда катись отсюда!

Он вскакивает и пытается схватить старичка, чтобы выпихнуть его за дверь. Но его руки бессильно хватают воздух, лысый с вовсе не свойственным его почтенному возрасту проворством перемещается в другой конец комнаты.

– Ничего не выйдет, – материализовавшись в темном углу и сердито сверкая оттуда глазами, говорит джинн. – Пока три ваших желания не будут исполнены, я никуда не денусь.

– Ах вот как… – Алекс смотрит на пивную лужу, разлившуюся вокруг пустой бутылки. – Я хочу ящик пива.

– Вы бы хорошенько подумали, молодой человек. Желаний всего три.

– Ты слышал, что я сказал? Ящик пива!

– Делов-то, – ворчит джинн и плетется к двери. – Сейчас схожу в магазин.

– Э-э-э, постой!

– Ну, чего еще? – недовольно смотрит на него гость, задержавшись в дверях.

– А разве ты не должен щелкнуть пальцами? Выдернуть волосок из бороды? Произнести заклинание?

Джинн испуганно хватается за тощую бороденку:

– Чего-чего?

– Я говорю, какое же это волшебство, в магазин за пивом сходить?

– Пива вы, молодой человек, сами пожелали. А что касается волшебства… Материализация предметов пользования есть сложный метафизический процесс, ничто не исчезает бесследно и не появляется ниоткуда. Придется расщеплять молекулы на атомы в одном месте, потом заниматься воссозданием оных уже в другом, а между делом как-то перемещать всю эту чепуху в пространстве. Да чтобы еще и вкус сохранился, и градус не пропал. Была охота мне этим заниматься, если магазин в двух шагах?

– Принимается. И что, ты в таком виде туда пойдешь? – он с сомнением смотрит на лысого.

– А что со мной не так? – джинн оглаживает потрепанный халат.

– Засиделся ты в бутылке, почтенный. Хочешь, чтобы на тебя все показывали пальцем? До первого мента ты дойдешь, не дальше. Ты же по виду типичный бомж! Да к тому же лицо кавказской национальности!

– Я араб! – обиделся джинн. – Натурализовавшийся в городе Москве.

– А я что говорю? У нас в Москве арабов пруд пруди, явление типичное. И все, как один, в шлепанцах и грязных халатах совершают променад по Тверской.

– А что я, по-вашему, должен сделать, юноша, чтобы на меня не показывали пальцем?

– Принять человеческий облик.

– И какой облик вам желательно наблюдать?

«Аля!» – чуть не крикнул он, но вовремя спохватился. Нет, такая Аля ему не нужна. Но постоянно видеть это… существо? Лысого старика в шлепанцах с длинными загнутыми носами и в грязном халате? Для истрепанных стрессом и беспробудным пьянством нервов это слишком.

Он кидается к шкафу и торопливо ищет в его пыльных недрах фотоальбом.

– Вот! – альбом лихо приземляется на стол рядом с пивной лужей.

– И… кто?

– Этот, – он тычет пальцем в улыбающееся Женькино лицо.

– Хм-м…

– Что, не нравится?

– Почему не нравится? Смазливый отрок, – джинн с приторной улыбкой на устах оглаживает жидкую бороденку.

Орлов и впрямь недурен собой, и в Женькиных глазах, бронзовых, тигриных, есть некая чертовщинка.

– Вот и действуй.

Щелчок длинных желтых пальцев с загнутыми, давно не стриженными ногтями – и перед ним стоит улыбающийся Женька! В джинсах и футболке, точь-в-точь как на фото!

– Можем, значит? Материализация-то, выходит, не такая уж большая проблема? А чего ж ты мне тогда мозги парил, почтенный?

– Так для себя ж, не для кого-нибудь, – нагло, совсем как Женька, улыбается джинн.

– Может, теперь и за пивом ходить не надо?

– Надо, – вздыхает Женька-джинн и идет к двери.

Бу-бух! Да джинн не только Женькину внешность подтибрил, но еще и его привычки! С другой стороны, это ведь неплохо? Если к нему каждый день будет шататься лысый дед в халате и шлепанцах, соседи подумают: Туманов стал сектантом. А это гуру, его идейный вдохновитель. Они, пожалуй, вызовут милицию или потребуют пригласить и их на шабаш. А то, что к нему каждый день ходит лучший друг, а иногда и остается ночевать, вполне нормально. Даже более чем нормально!

– Что, Женя вернулся? – будут спрашивать у него.

– Да. Вернулся, – ответит он.

И все. И никаких вопросов.

– Уф!

Туманов идет в прихожую, включает свет и смотрит на себя в зеркало. Что-то не так. Но что?

– Я сошел с ума, – вслух говорит он и пытается себя ущипнуть. – Ой!

Больно. Ему больно, значит, все в порядке. Это не сон и не бред. Но это же черт знает что такое! Он понимает: с ним что-то не так, но не может объяснить что именно.

У него раздвоение личности? Шизофрения? Чушь! Какого черта ему раздваиваться в лысого старика! Или в Женьку! Зачем, если есть Женька живой, настоящий, стоит только набрать телефонный номер, и через пару-тройку гудков услышишь его голос. Нет, это не шизофрения. Белая горячка? Похоже, но не она. Не так уж долго он пьет, а до несчастья, случившегося с Алей, не употреблял вообще. Для «белочки» рановато. Известно одно: это состояние прежде ему незнакомое. Он в таком еще ни разу не был. А в каком таком?

У него есть время побыть одному и обо всем подумать, пока джинн… то есть Женька, ходит за пивом. А если принять правила игры? Как далеко это может зайти?

Принять правила игры. Тогда есть шанс увидеть свет в конце тоннеля. Или не увидеть. Но ведь шанс есть! Это нужно сделать ради Али. Надо напрячься…

Бу-бух! Дверь с грохотом отлетает к стене. Женька стоит на пороге, в одной руке огромная сумка, доверху наполненная банками с пивом, а в другой – ящик от него же.

– Ящик-то зачем? – бурчит Алекс.

– Ты как сказал? Ящик пива. Или я ослышался?

– Нет, не ослышался. Но я имел в виду количество. И не баночное, а в бутылках.