За вагонным окном бушевала снежная мгла. Трудно понять, откуда в этой стране столько снега. Но эти размышления, удобные для уютной гостиной, здесь были неуместны. Я тщательно и неторопливо составлял для себя психологические портреты, стараясь замечать мельчайшие детали их поведения, и даже слова, смысл которых был мне непонятен.

Мне кажется, всех этих людей объединяет нечто большее, чем случайная встреча в зимнем вагоне. Тут явно что-то скрывается. Надеюсь, что мое умение делать выводы и видеть скрытое позволит определить похитителя и вернуть украденное. Если не случится чего-то еще. И хоть я не верю в предчувствие, как много раз говорил вам, дорогая Агата, но атмосфера этого ужасного вагона, буря за окном, духота и хмурые лица русских невольно подталкивали к мрачным размышлениям.

Я намечал линию своего поведения среди людей, вероятно, не говорящих по-французски, когда поезд замедлил ход, вздрогнул и остановился среди снежного ада…

Нежданный гость терпеливо ждал, когда ему позволят войти. Что само по себе было маленьким чудом, не говоря о появлении в такой час. Не обращая внимания на взгляд, не суливший хозяину ничего хорошего, Ванзаров придирчиво осматривал пальто, шляпу и ботинки.

– Для роста рогов у меня почвы не имеется, а крылья отрастить непозволительно, – заметил гость, все еще недопущенный в тепло дома. – Так что вы там ищете, Ванзаров?

В голосе его слышалось нешуточное раздражение.

– Аполлон Григорьевич, пешком шли?

– Прогулялся с Гороховой, – последовал ответ. – Погода чудесная, так и метет… Так я могу наконец…

– Значит, минут десять…

– Бегом даже к вам не побегу, бесценный друг. Знал бы, что так встретите…

– Снег засыпал, но вы его… Стряхнули в парадной…

– Поразительное открытие! Как вы догадались? Гениально…

– Человек, пришедший со снегопада, так и должен поступить…

– Эксперименты на мне ставите? Ну так я вам не…

Гость, повернувший к лестнице, был пойман за рукав и дал себя втянуть в квартиру. Подобное обращение он готов был стерпеть только от одного человека во всей вселенной и окрестностях.

Великий и ужасный Лебедев был не только гением криминалистики, что признавала вся Европа, но обладал самым страшным, мерзким, скандальным и вспыльчивым характером. Выходки которого терпеливо сносил Департамент полиции.

Обладая безграничными знаниями во всех отраслях научных методов раскрытия преступлений, Лебедев был не менее щедро награжден природой богатырским телом и бешеным нравом, не терпевшим дураков всех видов. Что ставило большинство чиновников департамента в безнадежное положение. Ходили легенды, как однажды он вырвал папиросу из губ начальника департамента, позволившего себе закурить на месте преступления, или про несчастного пристава, перечившего ему, за что тот оказался выброшенным в реку Мойку, неглубокую, но грязную. Начальство старалось лишний раз не беспокоить гения, а вот несчастным полицейским приставам, околоточным и городовым деваться было некуда: они вынуждены были вызывать криминалиста на место совершенного преступления. Служивым оставалось только молиться, чтобы пронесло нелегкую. Но часто не проносило.

К Ванзарову Лебедев испытывал трудно объяснимое логикой чувство восхищения умом и талантом. Между ними было не менее двадцати лет разницы, но в общении они держались сложноуловимого кодекса взаимного уважения. Лебедев сильно горевал, узнав первым, что Ванзаров подал в отставку, и заявил, что последняя надежда Департамента полиции превратиться из сборища идиотов в эффективное оружие борьбы с преступностью потеряна навсегда. Говорил об этом громко и при любом удобном случае. Ванзаров ни разу не посмел обеспокоить друга в своих частных практиках, даже когда это было чрезвычайно нужно. Он знал, что Аполлон Григорьевич будет поставлен перед трудным выбором: отказать другу нельзя, но и работать на сторону государственному чиновнику, статскому советнику, было неприлично. Тяжкий выбор – это не то, чем надо проверять мужскую дружбу. Лебедев никогда бы не признался, но в душе он был крайне признателен другу за такую чуткость.

Не прекратив одевания, Ванзаров демонстративно посмотрел на часы.

– На бал рано одеваться, – сказал Аполлон Григорьевич, кидая на стол серый министерский конверт. – Вот, подлизываются, приглашение велели передать…

– Благодарю, – ответил Ванзаров, заправляя сорочку. – В ресторан «Европейской» сегодня обедать не поеду. Никак не могу. Очень жаль. Вчера было чудесно.

Дружба порой требует взять грех на душу. Он не стал критиковать вчерашний обед, который превратился в лекцию о новейших достижениях криминалистки одного великого криминалиста, которыми требовалось восторгаться. Лебедеву порой нужен был сеанс детской лести. Водка и отличная кухня облегчали нелегкую задачу. Но меру надо знать…

– А куда это собрались? В такую погоду или нетрезвых барышень на «лихачах» катать, или в бане сидеть. Вы что выбрали?

– На денек съездить в Сестрорецк…

На лице Аполлона Григорьевича образовалось выражение, в котором удивлению не хватило границ.

– Опять?

– Довольно расплывчатый тезис, как я полагаю.

– Тезис! Фуф! В прошлый раз, года четыре назад, ваша поездка в Сестрорецк закончилась горой трупов и прочими радостями… [4] Жуткое место, аж дрожь пробирает… – Лебедев вальяжно повел плечами.

– Думаю, в этот раз обойдемся без трупов. В крайнем случае: один-два, не больше, – сказал Ванзаров, натягивая твидовый пиджак и стараясь не смотреть на гостя, примерно зная, чего от него ожидать.

Аполлон Григорьевич ожидания оправдал: высказался бурно и цветисто о мозгах тех, кто уходит в отставку по собственной дури и становится похож на английского туриста. За неимением времени и за прочими не менее важными причинами Ванзаров на провокацию не поддался, но выводы сделал: там, в вершинах Департамента, настоятельно просили Лебедева намеком или напрямик убедить «его» вернуться. Что было в целом приятно.

– Да, кстати… – опомнился Лебедев. – Для чего мариновали меня на лестничной клетке?

– Был у меня утренний гость, который забыл, что настоящий посыльный старается стряхнуть снег сразу, как только входит в дом: растает, затечет за шиворот, а ему еще весь день бегать… Нелогичное поведение. Проверял на вас.

– Психологику свою драгоценную на безобидных вестовых оттачиваете?

– Психологика не требует заточки, она опасна, как бритва, – сказал Ванзаров, осторожно глядясь в зеркало. Что-то ему перестал нравиться этот удобный клетчатый костюм… Не так как-то он в нем выглядит, солидности той не хватает. Но времени переодеваться нет.

– А что принес подозрительный тип?