Это было для меня неожиданным. Но, зная, как много в этих случаях зависит от шептунов и личных недоброжелателей, не останавливающихся ни перед клеветой, ни перед сплетней, я попросил Макарова, чтобы он мне устроил свидание с министром, рассчитывая, что в очной беседе мне удастся выяснить недоразумение и, может быть, рассеять наговоры, если они были.

Макаров обещал все устроить, и действительно скоро ко мне в Москву пришла телеграмма П. А. Столыпина. Меня вызывали в Зимний дворец к 2-м часам дня на личный прием.

Признаюсь, что свидание меня несколько взволновало. Что такое могли ему наговорить и чем, собственно, он недоволен? Опыт жизни приучил меня к мысли, что министры редко бывают недовольны сами по себе: обыкновенно им кто-нибудь «докладывает», и только после «доклада» они бывают милостивы либо недовольны. Мой билет на прием П. А. Столыпину был 12-й, но почему-то меня не вызывали, когда пришла моя очередь, и пропустили. Почему бы это? — думаю. Вот прошел в кабине № 15-й, и 20-й, и 30-й, а меня все не вызывают. Наконец в приемной уже никого не осталось, я был последним, и меня позвали:

— Пожалуйста!

Столыпин принимал в просторном кабинете Александра П. Он сидел за небольшим столом, и в сидячем положении чувствовался его крупный рост и вся его внушительная крупная фигура. Чернобородое, несколько бледное лицо казалось чуть-чуть усталым.

— Господин Сытин? Прошу садиться. — Министр указал рукой на кресло, и я сел. — У вас, я знаю, очень большое дело народных изданий?

— Да, Ваше Превосходительство, дело большое, очень трудное…

— На вас жалуются… Дело ваше большое, но слишком сумбурное. Вы много либеральничаете, а между тем именно в вашем положении народного издателя нужна особая осторожность, чтобы не развратить русскую душу.

— Ваше Превосходительство, вас информировали пристрастные люди. Я веду дело с глубокой предусмотрительностью и более чем осторожно. Свою задачу я понимаю просто и подхожу к ней тоже просто, без всяких задних мыслей. Наш народ темен, его надо учить, а я стараюсь дать ему полезную и дешевую книгу по всем отраслям знания. Если, Ваше Превосходительство, благоволите заглянуть в наш каталог, вы увидите все результаты нашей работы.

— Хорошо, я посмотрю ваш каталог, но вы должны понимать, что и знание народу надо давать чистое, а не разрушительное.

Из этих слов я понял, что большого неудовлетворения против меня не питают и что если был какой-нибудь доклад о нашей работе, то не слишком злой.

— Я с радостью предоставляю Вашему Превосходительству все обширные материалы и планы моей работы.

— Вот и чудесно. Я, признаюсь, тоже имею некоторые виды на вас и хотел воспользоваться вашей опытностью для распространения в народе сельскохозяйственных книг. Наша программа хуторского хозяйства требует полезной книги для народа… Кстати, в вашей газете нашу программу раскритиковали, и довольно жестоко… А вы как на это смотрите?

— Я, Ваше Превосходительство, в этом пункте не разделяю взглядов моей газеты. Я смотрю на отрубное хозяйство с величайшим удовлетворением. Я сам крестьянин и знаю, что нужно крестьянину.

— Да? Мне это очень приятно слышать… Значит, мы с вами одного мнения? Тогда давайте вместе работать. Дадим мужику хорошую народную библиотеку: серию книг по сельскому хозяйству, по ремеслам и вообще по всем кустарным мастерствам… А? Как вы на это смотрите? Я нахожу, что давно пора устраивать в деревнях специальные читальни с необходимыми научными пособиями и показательными станками и орудиями обработки. В этом отношении мы очень отстали.

Признаюсь, эти слова сурового министра, которого вся наша печать рисовала чуть ли не временщиком, поставленным в сословных интересах дворянства, показались мне очень неожиданными. Так не говорят люди, занятые сословными интересами. По крайней мере, в самом тоне голоса Столыпина мне почувствовалась любовь к России, ко всей России, а не к одному классу.

— Ваше Превосходительство говорит о том, что давно составляло нашу мечту. Вот уже десять лет, если не больше, мы все ждали, что правительство наконец пойдет навстречу и, по крайней мере, разрешит делать другим то, чего само не будет делать. И вдруг вы сами хотите подойти к насущным нуждам деревни. Это такое доброе дело, что я был бы счастлив, если бы мог оказать посильное содействие Вашему Превосходительству… И не только моей работой, но и материальными жертвами… Я верю в жизненность отрубного хозяйства, я знаю, что значит зависимость крестьянина от общины, и если мужику, наконец, развяжут руки и [он] будет сам себе господин, то и обработка земли, и все хозяйство пойдет по-другому. А пример хорошего хозяина всю округу заразит… Я хорошо знаю это дело, я тоже сын крестьянина. Да еще если при этом будет изба-читальня. Если к мужику дойдет, наконец, книга, которая была спрятана от него за семью замками, так русская деревня через десять лет станет неузнаваемой.

— Значит, мы с вами одного мнения? Я очень рад… Давайте же вместе работать…

Расстались мы со Столыпиным совсем иначе, чем встретились. А через неделю ко мне в Москву приехал от него чиновник П. П. Зубовский и попросил, чтобы я дал ему программу будущих изданий для народа. Я ему показал целый ряд каталогов и обратил его внимание, что три четверти книг для предполагаемой избы-читальни уже есть в совершенно готовом виде и что надо будет добавить только учебники для взрослых да хорошенько подобрать библиотечки по кустарным производствам. Со своей стороны П. П. Зубовский обратил внимание на приближающийся юбилей крестьянской реформы и Отечественной войны и спросил, что мы думаем сделать для этих юбилеев. Но так как вопрос этот занимал и нас и мы разработали программу юбилейных изданий в самом широком и даже грандиозном масштабе (над этим делом у нас трудилось 50 профессоров), то осталось подумать лишь о серии самых дешевых народных брошюр и картин. Вообще из разговора с Зубовским я вынес впечатление, что Столыпину очень запал в душу наш разговор об избе-читальне и что планы у него созрели самые широкие. К сожалению, однако, П. А. Столыпин скоро предпринял роковую для него поездку в Киев на торжества и там исполнилось его давнишнее предчувствие, которое он отметил в своем завещании: «Похоронить там, где убьют».

С. И. Шидловский «Убежденный государственник»

Шидловский Сергей Илиодорович (1861–1922) — общественный и политический деятель, действительный статский советник. В 1889 г. окончил Александровский лицей.

…Столыпин был на редкость выдающийся человек, если не по своим государственным способностям, то по благородству характера, чистоте убеждений и способности всецело забывать все, кроме интересов