После октябрьского переворота 1917 года положение изменилось. Логика разрушения столкнулась тогда с логикой целесообразности и полезности того, что на некоторое время осталось бесхозным. Вместе с тем заразившая российское крестьянство эпидемия растаскивания и присвоения господского добра на локотских землях возымела некоторую специфику: крестьяне не разграбляли романовский дворец, а скорее были движимы желанием сохранить его ценности, не дать им пропасть бесследно, быть уничтоженными. Зачастую им приходилось даже выступать защитниками дворцовых ценностей. Так, по свидетельствам локотских крестьян А.П. Павленко и М.П. Орловского, которые записал историк-краевед Б. Осипов, 9 января 1918 года жители Брасова и Локтя узнали о том, что из-за Неруссы идут погромщики из трех волостей, чтобы грабить великокняжеский дворец. Крестьяне, в том числе старики, женщины и даже подростки, вооружившись вилами и топорами, съезжались в Локоть, чтобы грудью отразить нападение. Когда погромщики узнали о противостоящих им силах защитников имения, они, не решаясь мериться с локотянами силами, остановились на опушке Георгиевской рощи недалеко от спиртзавода. Затем они были вынуждены разойтись по своим деревням, пригрозив, что в следующий раз придут снова, но уже всем уездом, однако свою угрозу не исполнили[42].

В свете этого весьма сомнительна характеристика, данная впоследствии локотскому населению начальником штаба партизанского движения на Центральном фронте старшим майором госбезопасности Матвеевым:

«В первые годы революции население района, в основном бедняцкое, со значительным числом неграмотных, находилось всецело под влиянием кулачества. Процветали воровство, пьянство, сравнительно высок был процент не имеющих определенных занятий. Суеверия, власть различных «плохих и хороших примет» царили[43], вплоть до последнего времени, даже среди местной интеллигенции»[44].

Сохранить же дворцовые богатства, несмотря на активность локотских крестьян, все же не удалось. С установлением советской власти у романовских ценностей появился более коварный враг, нежели распоясавшиеся погромщики. Так, уже в начале 1918 года Брасовский волисполком решил наложить руку на имущество Романовых. Чтобы придать своим действиям видимость законности, под предлогом принятия мер по сохранению ценностей дворца он создал комиссию для проведения учета ценностей. Комиссией был составлен «Список столового серебра, имеющегося при Брасовском волостном исполкоме и принятого на учет от Михаила Романова». Уже из названия документа видно, что Брасовский волисполком лукавил. Михаила Романова в то время в Локте уже не было, и он никак не мог передать волисполкомовской комиссии свое имущество.

Описанные ценности были уложены в 18 ящиков с золотыми и в 32 ящика с серебряными вещами. Кроме того, комиссия изъяла хрусталь, фарфор, фаянс, бронзу, гравюры и скульптуры, представлявшие большую художественную ценность. Однако члены комиссии, среди которых не было тех, кто мог бы определить художественную ценность той или иной вещи, не проявили никакого интереса к ценным полотнам, изображающим царей династии Романовых. По-видимому, советчики посчитали, что, поскольку царская власть свергнута, портреты царей просто не нужны. Большая часть этих картин погибла, некоторые же были в наступившей неразберихе унесены крестьянами и спрятаны. Так, по свидетельству уже упомянутого историка-краеведа Б. Осипова, бывшего в 1960-х годах заведующим Брасовским районным отделом народного образования, однажды ему позвонила заведующая Кропотовской начальной школой А.З. Талалаева и сказала, что при ремонте здания школы строители нашли портрет Михаила Романова. Будучи упакован в плотную бумагу, он много лет пролежал между стеной и деревянной обшивкой бывшего помещичьего дома, в котором размещалась школа. Портрет хорошо сохранился, он был выполнен на твердом картоне и принадлежал, без сомнения, руке искусного художника. По понятным причинам Осипову не удалось забрать и сохранить портрет[45].

Не были учтены комиссией и исчезли также хранившиеся во дворце полотна академика русской пейзажной живописи Станислава Юлиановича Жуковского, который неоднократно гостил в Локте по приглашению графини Натальи Брасовой.

Описанные и упакованные волисполкомом ценности были перенесены в подвалы брасовской церкви, а для их охраны приставили сторожа с ружьем.

Вскоре локотским крестьянам вторично выпало встать на защиту дворцовых богатств. Случилось это в апреле 1918 года, когда попытку завладеть изъятыми ценностями предприняли анархисты. Прибыв на станцию Брасово на бронепоезде, они потребовали сдать ценности, хранящиеся в церковных подвалах. В ответ местные жители заявили новым грабителям, что скорее умрут, чем отдадут кому-либо дворцовые богатства. Бронепоезд анархистов стоял на станции несколько дней с наведенными на Брасово орудиями. Анархисты угрожали обстрелять поселок, однако, узнав о вызванных из Орла частях Красной армии, были вынуждены удалиться[46].

Как видно, локотяне, столь самоотверженно защищая дворцовые ценности, тешили себя мыслью, что новая власть не даст им исчезнуть, сохранит как народное достояние. Однако вскоре все изъятое под усиленной военной охраной было отправлено в Москву. Предположение Б. Осипова о том, что романовские сокровища экспонируются в Оружейной палате, Эрмитаже, Третьяковской галерее и других музеях или хранятся в их запасниках, вряд ли верно. Вероятнее всего, ценности были либо разграблены советчиками, либо в период разразившегося вскоре голода их продали за границу[47].

Что касается локотского населения, согласно уже цитировавшейся докладной записке Матвеева, «в годы сталинских пятилеток район очистился от основной массы кулачества и от романовской дворцовой челяди. Однако идеологическое наследство последних заметно давало себя чувствовать и после, что несколько выделяло в невыгодную сторону этот район из среды соседних»[48]. Нетрудно себе представить, что стоит за словами об «очищении» района. Нет никакого сомнения, что в годы «сталинских пятилеток» по району прокатилась жесточайшая волна репрессий. Жертвами же стали не только кулаки, то есть зажиточные крестьяне, которых здесь было больше, чем где-либо еще, но и все те, кто в той или иной мере сохранил монархические настроения, приверженность старому режиму. Учитывая специфику дореволюционного быта локотян, подозревать в контрреволюции можно было практически каждого. В то же время, несмотря на предпринятые советской властью усилия, полностью «перековать» локотян на новый, советский лад так и не удалось, что и предопределило события, происшедшие здесь в период немецкой оккупации.