спешил, желая пройти как можно больше, пока люди и кони свежи, а весеннее солнце еще не давит к земле даже в полдень.

На привал устроились только вечером. Привычные путешественники сразу занялись животными. Без коня ты в дороге – обуза. Так что лошадей чистили, кормили, поили, накрывали попонами и устраивали хотя бы под навесом, чтобы уберечь от прохлады и дождя. Джанлукко, прислушиваясь к совету возницы, вычистил скакуна, отвел его в конюшню, лично проверил сено и сам навязал ему торбу с овсом – и только потом отправился к столу.

Постоялый двор, на котором они остановились, часто принимал караваны, поэтому во дворе располагались обложенные камнем кострища с треногами для котлов. Молодой синьор присел возле котла и принялся помогать кашевару чистить овощи и крошить копченое мясо. Повар от помощи не отказывался. Караванщики постарше переплетали кнуты, раскуривали трубки в ожидании ужина, экономно распределяя силы. Джанлукко же засмотрелся на огонь и, закончив с овощами, взялся тихонько перебирать струны гитары.

Тихо побулькивала похлебка, хрустели сеном и овсом кони, разговоры отдалились, и вдруг этот мягкий фон замер. К огню вышла немолодая цыганка с трубкой в зубах.

– Яркого огня и полного котла, – пожелала она возчикам.

Те сдержанно загудели в ответ. Целый табор заставил бы их напрячься, но одинокая женщина в ночи не пугала. Между тем цыганка выколотила и убрала в поясной карма свою трубку, и протянула руки к огню. Мужчины подвинулись, давая ей место на бревне. Она молча села, дождалась раздачи мисок и протянула свою – помятую, но из хорошей меди. Повар молча ее наполнил, застучали ложки, потом по кругу пошла бутыль с легким вином, и ее цыганка не обошла, булькнув себе немного в кружку. А вот потом, когда все расслабились, но спать еще не особо хотелось, кто-то из возчиков вдруг попросил:

– А погадай нам, чернобровая, всю правду скажи!

– Да чего тебе говорить, – хмыкнула женщина, не обидевшись, – все у тебя хорошо. И жена любит, и дети здоровы, к зиме еще один родится!

Возчик шумно выдохнул – не то испуганно, не то восторженно – и затих, опасаясь спугнуть доброе предсказание. Зато из толпы тут же вылез другой, протягивая свою не слишком чистую ладонь:

– А мне что скажешь, красотка?

– А ты до зимы не доживешь, – так же ровно ответила цыганка, – от дурной хвори помрешь, которую в борделе подхватил.

Мужик испуганно отшатнулся, и от него тут же потихоньку отодвинулись соседи. Больше желающих погадать не нашлось, но ведьма внезапно сама наткнулась взглядом на молодого Джанброцци, моргнула удивленно, всмотрелась и спросила:

– А ты что здесь позабыл, Страж? Твоя судьба ждет тебя дома!

– О, так прекрасная Бьянка все же твоя судьба! – фыркнул Дьеппо, хлопая сеньора по плечу.

Джанлукко дернул рукой и нахмурился:

– Синьора, должно быть, ошиблась, – вежливо сказал он, – у меня нет невесты, а дома меня ждут родители и сестры.

– Ой, Страж, – покачала головой цыганка, – поспеши. Может, успеешь увидеть свою Розу…

Почему-то это незатейливое женское имя выбило у Джанлукко почву из-под ног. Качнулось темное небо, во рту пересохло, и захотелось немедля вернуться домой. Но как же караван и приказ отца? Сглотнув, сын купца сумел вежливо поклониться ведьме и сказать:

– Спасибо за предупреждение, синьора, я буду спешить.

Цыганка что-то пробормотала себе под нос и вскоре ушла, вяло предсказав что-то мелкое еще парочке возниц. А поутру Джанлукко охватило нетерпение. Он с невиданной скоростью и выгодой сбывал свои товары, закупал полотно и пряденый лен, улыбался, шутил, крутился ужом на сковородке, чтобы быстрее пройти намеченный путь, и каждый вечер у костра брал гитару, изливая душу в таких нежных песнях, что даже скупые на эмоции караванщики роняли слезу.

Каждая дорога когда-нибудь кончается. Ранней осенью, когда лужи по ночам стали покрываться хрупким ледком, Джанлукко вернулся в родной город. Повзрослевший, раздавшийся в плечах, он въехал на Пьяццо-ди-Корвана, лихо спрыгнул с коня и сразу притормозил возчиков:

– Сначала товар на склад и коней в конюшню!

Те не стали ворчать – обняли жен и детей, а потом погнали три груженые доверху телеги к воротам особняка Джанброцци. Только тогда Джанлукко обнял мать и отца. Младшие братья и сестры гроздью повисли на нем, и он начал со смехом отбиваться:

– Брысь, мелюзга! Мне нужно в купальню! Я, кажется, собрал пыль всех дорог Ломбардии!

Мать улыбнулась и махнула рукой немолодой женщине в темной одежде. Та подошла и быстро уговорила младших отцепиться от брата и двигаться в сторону дома. Джанлукко удивился:

– Кто это?

– Новая няня, – с улыбкой ответила синьора Джанброцци. – Отлично управляется с малышами.

Джанлукко мельком бросил взгляд на темное платье и заговорил с отцом о товаре:

– Я распродал все, что ты дал мне, отец. Взамен взял полотна, ниток и шкур. Первая телега все заполнена тканью, вторая мотками, а в третьей меха.

Отец довольно блеснул глазами. Он-то рассчитывал на то, что сын вернется с одной телегой, а тут прибыток!

– Телеги и коней я купил, возчиков нанял в караване, – продолжал Джанлукко, – плюс немного торговал по дороге… В общем, привез все, что ты мне давал с собой, и немного сверху!

У синьора Джанброцци пропал дар речи! Деньги на дорожные расходы он выдал скуповато, опасаясь, что молодой парень в дороге загуляет, но Джанлукко привез все назад, да еще с прибылью!

– Идем в дом, сынок, расскажешь! – заторопила синьора, улыбаясь сквозь набежавшие слезы. – А знаешь, Джанни, – тут же вспомнила она, захватив взглядом тоненькую фигурку на краю площади, – к нам Бьянка каждый день заходила!

Сын поморщился:

– Мама, не надо! Мне еще рано жениться, да и не нравится мне Бьянка!

– Она же тебя провожала, – с укоризной бросила синьора Джанброцци.

– Меня и Битти провожала, – усмехнулся Джанлукко, кивая на старую собаку, радостно встречающую его во дворе.

Синьора насупилась и громко позвала служанку:

– Мирта, проводи молодого синьора в купальню, принеси простыни и чистую одежду!

Хорошенькая черноглазая девица стрельнула в Джанни глазами и пропела:

– Ах, синьора, так ведь ни один камзол не налезет! Молодой синьор так раздался в плечах!

Джиневра Джанброцци снова глянула на старшего сына, словно увидела его впервые, и приказала подать жилет и шейный платок, а завтра непременно позвать портного, чтобы подогнать по фигуре сына парочку камзолов из