Последнюю должность Вершков занимал более шести лет. И теперь сорокапятилетний мужчина, полный физических сил, полноправный хозяин области, отдыхал на даче вместе со своей женой Ингой Сидоровной.

Раздался неожиданный стук в окно. Он, опираясь на трость, подошел и распахнул ставни.

— Кто здесь? — спросил Федор Степанович. Ему никто не ответил, и он, пожав плечами, уже собирался прикрыть окно, но внимание привлек сверток. Раздался детский крик.

— Кто пришел? — долетел до него откуда-то из глубины дома голос Инги Сидоровны.

— Не понимаю, каким образом он сюда попал? — ответил муж вопросом на вопрос.

— Кто — он? — Жена выглянула на улицу через плечо мужа и онемела.

Оба уставились на живой сверток.

— Никак подкидыш? — пришел в себя первым Федор Степанович. — Нужно кого-нибудь позвать.

— Не нужно никого звать, — очнулась Инга Сидоровна. — Это судьба.

Сорокадвухлетняя бездетная женщина, в расцвете сил, переживала из-за того, что у них нет детей. Увидев подкидыша, она посчитала, что это перст судьбы.

— С ума сошла? — отозвался Вершков.

— Мы возьмем ребенка себе, — заявила жена тоном, не терпящим возражений.

— И как ты себе представляешь это практически? — неуверенно возразил муж.

— Подожди. — Женщина выпрыгнула в окно, чем в немалой степени удивила Федора Степановича, подняла ребенка и передала его мужу.

Вершков, пока дожидался возвращения жены, развернул младенца.

— Мальчик, — раздался нежный голос жены за спиной. — Мы усыновим его.

— Это сложно, мы обязаны заявить, что его подкинули нам, — уже не возражал, а больше констатировал факт первый секретарь обкома партии.

— Мы никому не сознаемся, что его подкинули, ты оформишь документы, что я сама родила мальчика.

— Но вдруг…

— Никакого вдруг. Если ты имеешь в виду его настоящих родителей, то они сами добровольно избавились от малыша. А что касается документов — хозяин ты здесь или не хозяин? — Она взяла голенького ребеночка на руки, прижала к себе — он успокоился. — Сыночек мой.

— Но что подумают окружающие? — Хотя сам Федор Степанович давно согласился с женой, в нем еще говорила осторожность.

— Тебе предлагали должность в министерстве, и ты отказался. Звони в Москву и немедленно соглашайся, — предложила супруга.

— Пусть будет по-твоему, — сдался муж…

Через две недели чета Вершковых отбыла в Москву. На руках Инги Сидоровны был грудной ребенок — Вершков Александр Федорович.

Алексея арестовали сразу, как только он сделал заявление — признание в убийстве.

Суд вынес приговор — четыре года лишения свободы в исправительно-трудовой колонии для несовершеннолетних. Короткое свидание с матерью в перерыве заседания суда, слезы Светы Мухиной во время чтения приговора и монотонный, официальный голос судьи надолго врезались в память подростка. Депрессия, которая была у него первые несколько дней после трагедии, прошла, и он, анализируя события своим юношеским умом, пришел к выводу, что поступил правильно…

После выполнения всех формальностей Алексея Казакова отвели в барак, расположенный на территории колонии. Днем осужденные находились на работе и на учебе, поэтому там никого не было, кроме дежурного, который мыл полы. Конвойный сказал, что Алексей может выбрать свободную койку и отдохнуть, а с завтрашнего дня он поступает в распоряжение отрядного — старшего лейтенанта Мирошниченко, которого известят о прибытии новичка.

Алексей бросил полученные простыни и наволочку на свободную койку в углу казармы, открыл тумбочку, расположенную между двухъярусными кроватями, и принялся выкладывать из рюкзака свои немудреные пожитки из тех, что разрешили взять с собой в администрации колонии.

— Это место занято, — услышал он голос дежурного.

— Кем? — удивился новичок. — Здесь же нет постели.

— Диксоном, — заявил дежурный, примерно одного возраста с Казаковым.

Алексей пожал плечами и не стал спорить, а нашел другое свободное место и вновь взялся раскладывать личные вещи.

— Тут тоже занято, — поставил его в известность новый знакомый. — Диксоном.

— Ты хочешь сказать, что он один спит на двух койках, притом в разных концах барака? — Казаков догадался, что собеседник издевается, и уступать не собирался, а демонстративно лег на кровать не снимая обуви, и вызывающе уставился на дежурного.

Тот подошел к Алексею и скинул его ноги на пол. Новичок принял вызов и вышел в проход между рядами коек. Дежурный извлек из голенища сапога самодельный ножик.

— Ну, щегол, сейчас я тебя попишу, — пригрозил он.

— Торопилась коза в лес, — подзадорил его Алексей.

Ответственный за порядок разнервничался и, беспорядочно размахивая ножом, двинулся на наглого противника. Алексей отскочил в сторону и расчетливо подставил подножку. Дежурный вытянулся на полу, выкинув вперед руку с холодным оружием. Новичок придавил руку ногой в кирзовом сапоге. Поверженный взвыл и разжал кисть, чем не замедлил воспользоваться Алексей и подобрал нож. Затем он вернулся к облюбованному месту, открыл тумбочку и продолжал раскладывать свои вещи.

— Вечером поговорим, — обронил проигравший со злостью, покидая помещение.

До вечера Казакова не беспокоили, он сидел на табурете и читал книгу, позаимствованную у соседа, когда в барак вернулись осужденные. Среди толпы подростков выделялся один: высокий, широкий в кости, с цепким, колючим взглядом, на вид лет восемнадцати. Около него вертелось несколько человек и, перебивая друг друга, что-то рассказывали с заискивающим видом. Предводитель прошел в самый угол барака и сел на койку нижнего яруса. Его облепили подростки, и Алексей увидел, как к нему протиснулся дежурный и долго шептал на ухо, после чего двое из приближенных вожака направились к Казакову.

— Ты будешь новенький? — спросил один из них.

— Ну я, — с вызовом ответил новичок.

— Тебя Диксон зовет, — поставил он в известность Алексея и отвернулся, считая свою миссию выполненной.

Новичок и не думал трогаться с места.

— Зачем я ему понадобился?

Посланцы, собиравшиеся уже уходить, остановились в нерешительности.

— Ты, я вижу, не понял, кто тебя приглашает на беседу, — вмешался в разговор второй. — Диксон. А ему не принято отказывать.

— Если я ему нужен, сам подойдет, — умышленно пошел на обострение Казаков, он решил не лебезить перед старожилами и сразу взять быка за рога. — Хлеб за брюхом не ходит.

На минуту зависла тишина, посланники обдумывали дальнейшие действия.

— Послушай, Тихоня, тебе не кажется, что слишком много чести его упрашивать? — спросил первый.