– Погоняло твое мне все-таки не нравится, – сказала девушка. – Давай придумаем другое.

Ника некоторое время перебирала в голове имена бывших подруг и морщилась от грустных воспоминаний.

– Значит, на Женьку отзываться не желаешь?

Девчонка яростно замотала головой – нет, мол, не хочу.

– Соней хочешь быть?

– Не-а, – покачала головой бродяжка. – Я хочу красивое имя, как у той, с длинным волосом.

– С таким именем ничего хорошего тебе не светит, – сурово сказала Ника. – Я уже поняла – чем чуднее имя, тем страшнее жить. Надо тебе попроще чего-нибудь придумать, поближе к народу. Ее, небось, мамаша тоже по-другому звала – если она еще помнит. А это, типа, партийная кличка – для работы.

– Платье у ней какое, – мечтательно сказала бродяжка.

– Да ну, – скривилась Ника. – Не завидуй.

– У тебя красивое имя – Ни-ка.

– Папа мальчика хотел. Придумал ему имя – Никита. А родилась я. Мне кажется, папа иногда забывал, что я не мальчик. Стрелять меня научил еще в детстве. Но имя, конечно, пришлось придумывать другое. Мама предложила назвать Верой. Сошлись на Веронике. Хотя папа иногда все-таки называл меня – Ники-та. Когда мама не слышала. Как же тебя-то назвать. Леной? Катей? Марусей?

– Мусей, – вдруг невнятно повторила бродяжка.

– Вот и славно, – обрадовалась Ника, подмигнула ей. – Ладно, раз с именем мы определились, будет у нас еще небольшая проблемка. Документов у тебя не имеется, конечно?

– Тетка забрала, – отводя глаза, пробормотала девчонка, на ее бледном лице проступил слабый румянец.

– Врать не умеешь – это хорошо, – одобрила Ника. – Не дрейфь, это не самая большая проблема, ксиву я тебе сделаю, есть у меня знакомые.

Девчонка уставилась на нее с таким обожанием, словно Ника пообещала ей что-то необыкновенное.

– Будешь ты у нас Марией, – задумчиво проговорила девушка. – А какую бы тебе фамилию придумать?

– Как у тебя, – умоляюще сказала девчонка.

– Что-то в этом есть, – задумалась Ника. – Правда, я тут тоже не под своей фамилией. Вот уж не гадала, что сестренкой обзаведусь.

Девчонка вдруг робко погладила ее руку.

– Держи нос выше, со мной не пропадешь, – усмехнулась Ника.

– А что ты делаешь?

– Да так, торгую по мелочи. А что ты умеешь?

Девочка пожала плечами.

– Как же ты живешь? Побираешься, воруешь?

Девчонка только глазами стрельнула.

– Ладно, не важно. Язык за зубами держать умеешь? Секреты хранить?

– Вот чтоб мне сдохнуть, если расскажу кому, – поклялась девочка. – Чтоб меня трупоеды сожрали, чтоб меня в туннеле живьем засыпало.

Это была серьезная клятва. Ника наклонилась к уху новообретенной сестры:

– Буду тебе поручения давать: кому записку отнести, кому чего на словах передать. А еще мне надо, чтоб ты уши открытыми держала и слушала, о чем тут болтают. Особенно про человека одного.

– Про кого? – шепотом спросила девчонка.

– Прозвище его здесь – Датчанин. Все, что про него узнаешь, говори мне – так и сочтемся.

– Ага, – девчушка с готовностью кивнула. – Не сумлевайся.

– И за той, вчерашней, с чудным именем, тоже приглядывай, – мрачно сказала Ника. – Говорят, ходит он к ней. Идем, покажу, где ее палатка.

На станции царило обычное оживление. Девки заманивали клиентов. В одном месте народ скопился, раздавался чей-то зычный голос.

– Идем, послушаем, – дернула Ника за локоть маленькую напарницу. Та озиралась – видно, выискивала тетку в толпе.

Из-за плотной толпы им не было видно говорившего. Но слышно было хорошо.

– …И были люди изгнаны из рая и обречены на страдания тяжкие, невыносимые. Жгло их летом палящее солнце, донимали кусачие насекомые, уязвляя беспощадно. Зимой же терзал их голод, и лютый хлад пробирал до костей. Но и тут не смирились они – понастроили себе в своей гордыне жилищ теплых, изобрели приборы, чтоб смотреть бесовские картины. И разгневался бог, и уничтожил он мир в пламени последней войны. Лишь горстка выживших уцелела. Но не было им отныне пути на поверхность, ибо пламя пробудило драконов и иных тварей, а воздух был отныне отравлен. И пришлось им в благословенных подземельях оплакивать свои грехи и размышлять о несовершенстве своем. Но и здесь ухитряются они тешить беса. Покайтесь, окаянные, ведь третьего шанса не будет!

Стриженые братки смущенно пересмеивались, раздалось постукивание – это сыпались патроны в стоящее возле проповедника выцветшее красное пластиковое детское ведерко. Люди расступились, и напарницы увидели высокого тощего седого мужика с пронзительными глазами, задрапированного в бурую медицинскую простыню. Он гневно воздевал руки вверх, к закопченному своду. Нике его поза напомнила картинку из старой книги, по которой ее учили читать. Книга была про богов и богинь.

– Другого бы делиться заставили, отобрали бы половину, – пояснила девушка Мусе. – Но этого Лёха любит. Ну, конечно, сколько-то возьмет с него. Я его уже третий раз тут вижу.

– П-почему любит? – пробормотала девчонка, явно до сих пор находившаяся под впечатлением от Лёхиного заступничества. Кажется, Фейсконтролю удалось сильно напугать не только тетку, но и маленькую оборванку.

– Потому что считает его отмеченным. Говорит, проповедника этого он еще по прежней жизни знал. Беднягу тогда на счетчик поставили. И он уж совсем было с жизнью прощался, а тут раз – Катастрофа. И все концы оборваны. Те, кто с него долг взыскать хотел, без вести пропали – наверняка померли. А он уцелел. С тех пор и уверовал. Проповедников-то по всему метро полно – поди разбери, кто и впрямь блаженный, а кто так, умом повредился. А тут самой судьбой человеку знак был даден.

Рассказывая, она озиралась – не мелькнет ли в толпе знакомое лицо. Ей казалось, что она кожей почувствует, когда он появится здесь, на станции. Но сейчас шестое чувство подсказывало, что его нет. Да и будь он здесь – вряд ли пошел бы слушать проповедника. Скорее всего, отсыпался бы.

В палатке у Кармен.

Проповедник тем временем говорил что-то о мертвых, которым скоро будут завидовать живые.

– Ладно. Пойдем, – дернула девчонку за руку Ника.

– Они там были. В туннеле, – пробормотала вдруг Муся.

– Кто? – удивилась Ника.

– Мертвые, – прошептала девчонка. – Меня кто-то звал снизу… Тихо так… Если б не ты…

Ника искоса поглядела на нее.

– Никогда не шути такими вещами. Раз не забрали – значит, не судьба пока. Да и на что ты им сдалась? Их и так в метро уже больше, чем живых.

Сергей Истомин по прозвищу Датчанин приподнялся и сел, потирая лоб. Огляделся – рядом дремала темноволосая девка. Кармен. Он пихнул ее в бок: