— Давайте! За час только надо, как можно быстрей!

Полина нервно переминалась с ноги на ногу.

— Ну, это уж как получится, — заявил мужик. — Весь Московский сейчас забит…

Они пошли к машине, зеленой «Волге» со стеклами, тонированными почему-то в синий цвет. Вдруг сзади донесся крик:

— Полина!

Борис Дмитриевич бежал к ней, держа на вытянутой руке ее дорожную сумку.

— Ой… — Полина приложила руку ко лбу и глубоко вздохнула.

— Держи, — директор тревожно смотрел на нее, протягивая вещи.

— Спасибо, — пробормотала Полина, чувствуя, как краснеют ее щеки. — Спасибо, Борис Дмитриевич…

Тот кивнул, не сводя с нее внимательных глаз. Лицо его было хмурым, озабоченным и сочувствующим. Полина старалась даже не думать, какие предположения сейчас роятся в его голове.

Едва Полина села в машину — в нос ей шибанул мерзкий, жирный запах дешевого курева вперемешку с пивом и бензином. «Господи! Я вся провоняю, пока доеду!» — ужаснулась она. Испуг был настолько сильным, что по всему телу выступила холодная испарина. «Женщина должна пахнуть чистотой» — кажется, так Федор говорит… Но было уже поздно. «Волга» со скрежетом тронулась с места и покатила в сторону Пулковского шоссе.

— Я окно открою, — решительно заявила водителю Полина.

— Да пожалуйста… — фыркнул тот. — Вас же продует, не меня. Мне-то все равно.

Полина уставилась на свою сумку. Что с ней делать? Не может же она сказать Федору, что ради встречи с ним не полетела в Москву. И вообще, некрасиво будет прийти с таким громадным баулом…

«Господи, что же я делаю?», — мелькнуло у Полины в голове, но она тут же отмахнулась от этой мысли, как от назойливой мухи.

— Скажите, вы сможете меня подождать там, в центре? — спросила она таксиста. — Это возле Невского, небольшой такой переулок. Не знаю, как называется. Только показать могу.

— Сколько ждать? — бросил через плечо таксист.

— Ну… может быть, час или два.

— Пятьсот рублей за каждый час, — заявил мужик.

— Хорошо… — Полина сглотнула слюну, почувствовав, как к горлу подкатывается комок.

[+++]

Перед «Меланжем» выстроили большую веранду. Плотные бордовые зонтики, под ними густая тень, столики, плетеные кресла, по периметру деревянный решетчатый бортик, цветочные ящики. Очень красиво. Почти Париж весной.

Федор сидел за дальним угловым столом. В обычной вальяжной позе, развалившись в кресле. Перед ним стояли стакан холодного чая со льдом, пепельница. В руке сигарета. Темные очки в поллица. Длинные, чуть сальные, выгоревшие волосы патлами до плеч. Небритый. Одет в белую майку без рукавов с надписью Dahab и орнаментом в виде скарабея. Хорошо видны крепкие, сильные руки с рельефным рисунком мышц. На шее любимые костяные бусы. Полина мгновенно забыла о потраченных деньгах, об отложенном рейсе, о предстоящих вопросах на работе…

— Привет, — сказала она Федору, села напротив и вытащила из сумки сигареты.

— Привет, — со вздохом ответил Федор, снимая очки.

На близком расстоянии было видно, что Федор и Полина ровесники — обоим по тридцать пять. Загорелое, обветренное лицо Федора начали прорезать морщины. Вокруг глаз острые лучики, носогубные складки, на лбу тонкие полоски.

— Ну, рассказывай, что у тебя случилось? — Полина тоже вальяжно развалилась в кресле и закинула ногу на ногу.

— Да ерунда! — отмахнулся Федор и лениво оглядел окрестности.

— Ну, вообще-то у вас с Милой с самого начала как-то все не очень пошло, — заметила Полина, выдыхая дым.

— Такой у девушки там бюст правильный, — неожиданно заметил Федор, разглядывая кого-то за спиной у Полины. — Размер, наверное, седьмой, а бюстгальтера-то нет… Чудо природы.

Полина промолчала. Больше всего она боялась, что Федор услышит, как бешено колотится у нее сердце. Что он вообще заметит, что она не просто так сюда зашла, что ее все это дико напрягло. Полина думала только о том, как бы создать иллюзию полной расслабленности.

— Спокойный день сегодня в конторе, — неожиданно заявила она. — Сервер полетел, работа вся встала. Девчонки тут же по магазинам разбежались, мужики по своим делам. Ну ты понимаешь… — она многозначительно подмигнула Федору и рассмеялась.

Тот понимающе кивнул головой.

Пришла официантка. Федор украдкой осмотрел ее ноги. Возникла короткая заминка. «Кофе во френч-прессе… французская ваниль… Нет?… Тогда американо… апельсиновый сорбет… Тоже нет?… Арбузный есть?… Ну давайте». Торопливо сделав заказ, Полина с жадностью снова уставилась на Федора. Как только официантка ушла, тот натужно принялся излагать суть своих трудностей.

— Понимаешь… — Федор с пристальным вниманием вдруг начал рассматривать собственные руки. — Я, честно говоря, думал, что у нас с Милой все серьезно получится. Просто… Сам, короче, виноват. Сначала ей чуть ли не открытым текстом говорил, что мне, кроме секса, ничего не нужно. Ну, собственно, поначалу так оно и было, а потом…

— Ты ей об этом сказал? — тут же перебила его Полина, жадно ловя каждое слово.

— Сказал… — Федор недовольно поморщил свой идеальный тонкий прямой нос.

— А она что?

— А она ответила, что ни в чем со мной не может быть уверенной. И все время пилила, что вот, мол, она мечтает о детях, а из меня отец не получится.

— Чушь какая, — возмутилась Полина. — Из тебя выйдет абсолютно сумасшедший папашка. Ты будешь жену учить ребенка грудью кормить.

— Ну, вот я тоже так думаю, только Мила другого мнения, — сердито нахмурился Федор.

— Ну, Мила… — Полина снисходительно усмехнулась. — Ты знаешь, что я по этому поводу думаю, да?

Федор тяжело вздохнул и промолчал.

Полина пыталась угадать по его лицу, едва заметным движениям мимических мышц, что ему сейчас нужно от нее услышать. Аргументированный рассказ, что Мила — набитая дура и ее отношения с Федором всегда были интеллектуальным мезальянсом? Или же не трогать Милу? Все ж таки Федор ее себе выбрал. Может, ему обидно слышать, что он всегда выбирает себе дур. Почему так? Да потому, что, глядя на женщину, он думает не о ней и даже не о себе. Он думает о других, посторонних людях. Что они подумают, когда увидят Федора с Милой, как они будут представлять себе социальный статус Федора… Про себя Полина называла эту болезнь своих ровесников «третий глаз». Они всю жизнь смотрят на себя глазами посторонних. Они думают не столько о своей жизни и уж тем более не о жизни тех, кто с ними рядом, — а только про свой «статус». Что они должны носить, на каких машинах ездить, с какими женщинами спать, чтобы все это отражало их неведомый «статус». Слово-то какое противное!

Иногда у Полины случались моменты протрезвления. Когда Федор был где-нибудь далеко, скажем, в Дахабе с Милой, она вдруг понимала, что он ничего, ну ничегошеньки из себя не представляет. И что все эти его рассуждения о свободе, о том, что он свободный художник, — не более чем жалкое, трусливое бегство от жизни в маргинальность. В тридцать пять лет он сменил столько занятий, что их пересчитать невозможно. Он успел побыть матросом, танцовщиком, модельером, диджеем, продавцом автомобилей, инструктором по дайвингу и серфингу… В тридцать же Федор вдруг вспомнил, что у него есть диплом сварщика, и начал заниматься «художественной ковкой». Неведомым образом попал в кузнечные мастерские, чему-то там обучился и теперь кует на заказ кладбищенские оградки или перила для коттеджных балконов. При этом манеру себя вести Федор почему-то взял от скучающих олигархов. Точнее говоря, как Федор сам себе представлял скучающих олигархов, которых никогда живьем не видел.