Бывают агонии, преисполненные величия. «Единая Россия» погибает жалко — ни пафоса, ни достоинства. Говорят, вот-вот объявят о преобразовании путинского Народного фронта в партию, и «Единая Россия», самораспустившись, войдет в состав этой новой партии. «Единой России» нет, есть, как сказал бы классик, колоссальная шайка, которая разбегается, когда речь заходит об ответственности. Трудно представить даже, кто персонально объявит о формальной ликвидации этой партии. Андрей Исаев, Сергей Железняк — кого сейчас вообще можно назвать лицом «Единой России»? Лица нет, лидеров нет, а партии-то на самом деле и не было никогда. Собирались на съезды задорого, сидели в дорогих костюмах и с айпадами — и голосовали за унизительный прочерк вместо первого места в партийном списке. Коллективный Никто, которого чья-то злая воля назвала политической партией (Партия! Как американские республиканцы, или как консерваторы в Англии, или как большевики в России, в конце концов. Вот эти ко всему готовые, кто назвал партией — их?), приходит к своему естественному состоянию. Не быть и не казаться — исчезнуть. Когда-то в «Единую Россию» массово записывали артистов и телеведущих. Помнит ли сейчас Сергей Безруков о своей партийной принадлежности? Помнит ли Волочкова, Якубович, саксофонист Бутман? «Партийные проекты» — было же совсем недавно, «этот мост построен в рамках партийного проекта «Мосты России»», «этот трамвай приобретен в рамках партийного проекта «Трамваи России»». Ничего теперь не написано ни на мостах, ни на трамваях. Как и не было ничего.

Но когда Минюст выпишет ликвидационные бумаги, было бы здорово, чтобы кто-нибудь, как Зюганов двадцать лет назад, озаботился спасением ставшего никому не нужным бренда. Пойти в Минюст и зарегистрировать заново новую партию с тем же названием — говорят, сейчас это просто. Не позволят партию — общественное движение. Не позволят движение — просто инициативную группу, паблик «ВКонтакте». Пригодится; уже сейчас пора ностальгировать по временам, когда не было ни «болотного дела», ни атак на НКО, ни борьбы с гомосексуализмом, и когда такая ностальгия станет массовой, у возрожденной «Единой России» появятся неплохие шансы на новую политическую жизнь (не шучу совершенно, наверняка так и будет); может быть, нонконформисты двадцатых годов двадцать первого века будут носить футболки «Единой России» и распевать ее гимн, написанный Олегом Газмановым, который, кажется, тоже уже вряд ли помнит, что был в его карьере такой эпизод.

Но это все будет потом; сейчас «Единая Россия» разваливается, сама на своем сайте цитирует колумниста «Известий», указывающего, что «невзгода «Единой России», что гегемоном в ней стали лоснящиеся буржуа в костюмах от Brioni», сама прощается с собой, сливает себя. Придумавшие эту партию люди принесли в российскую политику «пацанскую бычку»; никто уже давно не вздрагивает от уголовной присказки «отвечать за слова» — но при этом главной миссией «Единой России» были именно серьезные слова, произносимые понарошку. Левые слова, правые слова, консервативные, либеральные — едва ли даже те, кто голосовал за эту партию, воспринимали всерьез то, что она им говорила.

«Единая Россия» научила нас, что если политик выступает с жестким заявлением, вносит законопроект, вступает с кем-то в спор, то это происходит только потому, что ему так велели в управлении внутренней политики Кремля. Глядя на нового политика, мы каждый раз не столько вглядываемся в его лицо, сколько пытаемся понять, где у него кнопка. Любое определение публичной политики из любого словаря разобьется о личный опыт любого россиянина, прожившего эти двенадцать лет с «Единой Россией» — «Единая Россия» уходит, оставляя после себя выжженное поле, на котором еще долго будет невозможно мирно играть по понятным и общепризнанным правилам с выборами, лозунгами, борьбой идей и прочими хорошими вещами, на этом поле лежат куски асфальта с прошлогодней Болотной, кроме них никакого оборудования, пригодного для политической деятельности, просто не видно; все испортила «Единая Россия»; то есть Путин, конечно, испортил. Это ведь его партия, и давайте постараемся об этом не забыть.

Сидели с Поповым в учительской, пили, как и полагается, чай. Мы с Прилепиным, Андреем Архангельским и Мариной Степновой уже провели свои открытые уроки и собирались уезжать. У Попова традиция — каждый год, в октябре, приезжает кто-нибудь неместный и проводит урок. И вот мы обсуждали, кто будет в следующем году. Все уже были — тот был, этот был, вон тот тоже был.

— Лимонов только остался, Александр Евгеньевич! — говорит Прилепин, и понятно, что это шутка такая. Лимонов приедет, а в лицее уже ФСБ сидит и ждет. И никаких школьников. Посмеялись, но сошлись на том, что, почему бы и нет, в самом деле — если тот был, этот был, и только Лимонова еще не было. Почему бы и нет.

Это было в октябре, и даже года ждать не пришлось — завтра, в пятницу, по ходатайству следователей из СК Тракторозаводский суд должен отстранить директора челябинского физико-математического лицея № 31 Попова от работы. Открытого урока с Лимоновым это, конечно, не отменяет, напротив — теперь даже легче представить, что в захваченную школу Следственный комитет привезет на открытый урок своего нового друга — да почему бы и нет? Так что урок с Лимоновым, может быть, даже и будет. А больше не будет ничего.

И даже не потому, что уголовное дело и Следственный комитет, Бог с ними. Просто — не бывает так, чтобы до школьного забора была современная Российская Федерация, и после забора тоже современная Российская Федерация, а внутри — что-то другое, хороший физико-математический лицей, например. Так не бывает. Неумолимый закон природы состоит в том, что Следственный комитет в самом широком смысле этого слова должен быть ровным слоем размазан по всей территории Российской Федерации. Никаких исключений.

Разгром челябинского лицея должен стоять через запятую с разрушением Дома Болконского на Воздвиженке и прочими понятными и привычными нам новостями, по поводу которых я давно уже придерживаюсь версии, что нет в этих разгромах, реконструкциях и прочем никакого рационального умысла, и даже никакого материального интереса типа «посадим директора и будем сдавать лицей в аренду». Ничего такого нет, я уверен. Есть — просто желание сделать так, чтобы здесь не было ничего хорошего. Зачем — черт его знает. Может, для того, чтобы не было жалко уезжать со своими миллиардами, когда придет время. Может, просто из вредности. Может, все они там сатанисты какие-нибудь, и условный Люцифер им велит — надо, мол, убрать Попова из лицея. Не знаю. Просто завтра Тракторозаводский суд отстранит Попова от работы.

Учителя хотели выйти к суду с плакатом (цитирую по их письму) «Россияне! Простите нас за самое лучшее образование в стране! В следующем году исправимся!» — но адвокат отговорил, потому что не надо злить суд.

Потому что если не злить российский суд, он, как известно, всегда примет справедливое решение.

С месяц назад, оказавшись, после некоторого перерыва, где-то между станциями метро «Театральная» и «Лубянка», я обнаружил, как там все изменилось — полностью пешеходный Кузнецкий мост, пешеходная Рождественка, новая плитка, какие-то кадки с деревьями, столики кафе и радостные веселые улыбающиеся люди, точно такие же, как в любой другой европейской столице. Не узнать, в общем, красавицу-Москву.