Благочестивые путешествия туда явились существенным фактором возникновения Крестовых походов. Во многом благодаря паломничествам в Западной Европе установилась насыщенная настроениями отрешенности от мирских благ, покаяния и искупления грехов атмосфера религиозного подвижничества, происхождение которой коренилось, как мы видели, в нестабильности всей социальной обстановки на Западе, порождавшей (в первую очередь в низах, а отчасти и среди представителей господствующего класса) ощущение неустроенности и стремление вырваться из житейских невзгод хотя бы на путях, открывавшихся религией. Паломничества существенно облегчили папству выбор и определение направления рыцарской агрессии, на котором могли бы сойтись противоречивые чаяния самых различных категорий феодалов.

По социальному составу своих участников паломничества были довольно пестрым движением. Радульф Глабер писал: «Сначала отправлялся туда [в Иерусалим. – М. З.] простой народ, потом состоятельные люди». Хронист сообщает о случаях паломничества и «могущественных королей», и графов, и маркизов, и прелатов. Реальные цели паломников тоже были неодинаковыми, хотя им самим паломничество представлялось сугубо религиозным предприятием. У выходцев из деревенских и городских низов дух подвижничества был, как мы знаем, религиозно окрашенным выражением освободительных чаяний. В глазах сеньоров религиозные соображения тоже имели известный вес, но больше всего к заморскому путешествию их побуждали мирские мотивы – желание приобрести на Востоке предметы роскоши, повидать новые места, избавиться хотя бы на время от монотонности деревенской жизни с ее буднями – охотой, пирушками, хозяйственными делами. Недаром, рассказывая об одном таком знатном пилигриме, бургундце Лиутбальде Отюнском, совершившем странствование в сопровождении большого числа людей, хронист подчеркивает, что пилигрим этот «предпринял свое путешествие в Иерусалим не из тщеславия, как многие другие, которые идут, чтобы по возвращении похваляться этим».

Действительно, важным стимулом для лиц указанного круга служили причины престижного порядка. Это в равной мере относится и к высшим церковным иерархам – епископам и аббатам, и к светским сеньорам. Орлеанский епископ Одальрик, побывав в Иерусалиме, приобрел за фунт золота драгоценную лампаду у тамошнего патриарха. «Он принес ее в Орлеан для украшения своей церкви, где она приносила много пользы больным», – пишет Радульф Глабер. Иначе говоря, покупка была использована епископом для повышения престижа его храма. Герцог Роберт I Нормандский (дьявол), отправившийся на Восток в 1035 г., перед началом паломничества заставил крупных вассалов клятвенно признать своим наследником внебрачного сына – Вильгельма (впоследствии – Завоевателя). Таким образом, в данном случае паломничество послужило удобным предлогом для достижения конкретной политической цели. Знатные пилигримы во время странствования раздавали всякого рода драгоценности, которые брали с собой для этой надобности. Подобные раздачи считались у знати верным средством укрепления своего влияния на простой народ, церковь же поощряла их как богоугодное деяние.

К крупным сеньорам присоединялись обычно толпы рыцарей. В 1065 г. из Германии двинулось в паломничество около семи (или двенадцати) тысяч человек. «Безземельные» и «неимущие» искали за морем возможности поправить свое положение, а иные из них и замолить преступления, совершенные дома. То обстоятельство, что рыцари разоряли у себя на родине храмы и монастыри, не мешало им быть религиозными людьми. Они воспринимали христианские догмы по-своему, приспосабливая их к привычным для феодалов понятиям. Бог рисовался им верховным сюзереном: он щедро вознаграждает своих земных вассалов за верную службу, прощает грехи, дарует вечное блаженство в раю. Спасение души – вопрос, который интересовал темных рыцарей не менее живо, чем крепостных. Рыцари, как правило, тщательно соблюдали церковный ритуал, если даже, по меткому наблюдению одного историка, «христианская этика оказывала на них весьма слабое влияние».

Все это объясняет широкое участие рыцарства в паломничествах. Они получили полное одобрение клюнийцев. Монастырская братия всемерно содействовала им на практике: клюнийцы построили вдоль дорог гостиницы для пилигримов, сами собирали последних в отряды, с особым рвением помогая снаряжать и отправлять в паломничества людей, проживавших по соседству с клюнийскими обителями. Таким способом удалялись прочь элементы, представлявшие угрозу церковным владениям. Для убийц паломничество, с легкой руки клюнийцев, сделалось часто практиковавшимся, почти традиционным, способом «очищения от смертного греха».

Паломническое движение идейно и практически подготовило Крестовые походы: оно способствовало разрастанию религиозно-подвижнических настроений, познакомило европейцев с дорогами на Восток, с положением в восточных странах, а главное – распалило у феодалов неутолимую жажду овладения заморскими землями.

Наряду с паломничествами почву для широкой феодальной экспансии на Восток готовили войны, развернувшиеся в XI в. на самом Западе и частью тоже происходившие под религиозными знаменами. Французское рыцарство, например, включилось в борьбу за отвоевание территорий, ранее захваченных арабами в Испании, – Реконкисту. В 1063–1064 гг. за Пиренеи отправились рыцари герцогства Аквитанского и графства Тулузского – они нанесли противнику поражение в битве при Барбастро. Затем в Испанию предпринимались все новые и новые походы. В начале 1070-х годов туда двинулось рыцарское ополчение во главе с графом Эболи де Руси. Во взятии у арабов Толедо в 1085 г. кастильским королем Альфонсом VI Храбрым участвовали не только французские, но и немецкие рыцари. После того как в 1086 г. арабы-альморавиды разбили христианские войска в бою при Залакке, во Франции в 1087 г. составилось сильное феодальное ополчение. Его возглавляли герцог Гуго I Бургундский и граф Раймунд Тулузский, будущий предводитель провансальских отрядов в Первом крестовом походе. В действиях этого ополчения принимал участие и другой сеньор, который несколько лет спустя отправится сражаться за Иерусалим, – виконт Мелюнский Гийом Шарпантье.

Мелких и крупных феодальных хищников манила к себе не только Испания. С 1016 г. потомки скандинавских викингов (норманнов), еще в начале Х в. овладевших Нормандией, – нормандцы – устремляются на завоевание плодородных областей Южной Италии. После ожесточенной борьбы с арабами и Византией они основывают здесь ряд феодальных княжеств. В 1061–1072 гг. нормандцы завладели и Сицилией. В 1066 г. опустошительному набегу их воинственных дружин подверглась Англия. А в 1073 г. норманнский авантюрист Руссель де Байэль, находившийся до того на службе у Византии, обосновался со своими воинами в самом центре Малой Азии. Здесь возникло норманнское княжество – прообраз того, которое южноитальянские норманны[1] создадут в Сирии четверть века спустя. Правда, княжество Русселя де Байэля продержалось лишь около года: в результате измены своего соплеменника этот князек попал в руки византийского военачальника Алексея Комнина (впоследствии – императора), и норманнское государство в Малой Азии прекратило свою недолгую жизнь, но сама попытка его создания симптоматична.

Весь XI век заполнен разбойничьими предприятиями рыцарских ватаг. Где бы ни вспыхивала война, всегда находилось множество охотников взяться за меч в надежде на легкую добычу. Эти завоевательные движения также привлекали к себе внимание церкви. Клюнийцы всячески побуждали французских сеньоров и рыцарей к участию в