Фемистокл, провел голосование в собрании, и Ксантиппа изгнали из города, оторвали от семьи и дома. Агариста поджала губы – тяжелые воспоминания. Утраченные годы не вернуть. Фемистоклу никогда не будут рады ее родные, во всяком случае при ее жизни.

Перикл снова прокрался вперед, чтобы наблюдать за морским сражением. Она понимала его беспокойство, но ничем не могла помочь. Прикрыв глаза ладонью от яркого утреннего солнца, сын не отрываясь смотрел на вражеские корабли.

Он хотел быть с флотом и даже пытался остаться на борту, когда Ксантипп привел триеру к пристани и, опустившись на колени возле сыновей, наказал им защищать мать и сестру Елену. Агариста видела, как мальчики приняли ножи из его рук. Думали ли они о том, для чего предназначены эти клинки? Смогут ли они убить мать и сестру, если женщинам будет грозить рабство? Агариста нахмурилась. Она сознавала опасность – и для себя, и для Елены – и все же отобрала бы у них ножи, если бы они попытались выполнить отцовское поручение. Женщины умеют выживать. Выход есть всегда. Всегда.

Агариста предупреждающе вскинула ладони, увидев, что Перикл поскользнулся. Но он сумел удержать равновесие, широко раскинув руки.

– Иди сюда! – сердито потребовала мать.

Было видно, что Перикл и сам в смятении от случившегося. Он покраснел, отступил на несколько шагов и грациозно растянулся на песке. Его старший брат Арифрон раздраженно отвернулся. Он воспринимал долг как груз ответственности, и выходки младших детей его только злили. Агариста видела, что он переживает из-за их глупостей.

Арифрон тоже хотел уйти с отцом. Ему исполнилось семнадцать, и он должен был в скором времени получить право голоса в собрании. Ксантипп, однако, приказал сыну остаться. Еще несколько парней того же возраста составили ему компанию – кучка угрюмых и недовольных всем на свете юнцов среди тысяч эвакуированных горожан. Зато на службу отправились рабы-мужчины и вся личная стража. Агариста слышала, как ее муж обещал свободу каждому, кто встанет на защиту Афин от захватчиков.

Когда корабль подошел к берегу и семья Ксантиппа спустилась на мелководье, Агариста обернулась и увидела печаль в глазах Мания, старшего среди домашних рабов. Она не сомневалась, что старик все еще любит ту девочку, которую качал на коленях, когда она была маленькой. Агариста знала, что Маний остался бы с ней и детьми, но тогда, посреди всеобщего хаоса, она заметила, как он оглянулся. Муж отвлекся на корабль, и Агариста, повинуясь внезапному порыву, протянула руку и коснулась покрытого шрамами кулака раба. Когда-то, когда она еще бегала с голыми коленками, Маний носил ее на плечах и фыркал, как минотавр. Он рассказывал ей истории из Гомера и учил вязать морские узлы. Он был с ней всю ее жизнь.

– Иди, – отпустила его Агариста. – Быстро. Заслужи свободу.

Он молча наклонился и поцеловал ей руку. Эта безмолвная благодарность лишь укрепила ее во мнении, что она сделала правильный выбор. Спускаясь к гребцам, чтобы взяться за весло, старик вытер слезы.

Такое же расстроенное выражение Агариста видела и на лицах сыновей, но не могла попросить за них. Ксантипп не ждал от детей ничего, кроме повиновения. Они были его мальчиками, и он предъявлял к ним самые высокие требования. Пока не исполнилось восемнадцати, в собрании делать нечего и в войске тоже не место, разве что стоять рядом с ветераном и нести его щит.

Агариста потянулась к Арифрону, который сидел, обхватив руками колени, с босыми, испачканными песком ногами. Она убрала нависшую над его глазами прядь волос. Сын вздрогнул от неожиданности и вскинул голову. Перикл бы дернулся и отстранился, маленький недотрога. Арифрон же понял мать, как понимал всегда.

– Отец хотел, чтобы я была в безопасности… – начала она.

– Само собой, – ответил сын, пересиливая огорчение. – Он заставил меня поклясться, что я останусь здесь, пока он не вернется или пока не буду уверен, что он не вернется. И как я уйду… без корабля…

– Он доверяет тебе, – сказала Агариста в ответ на его взгляд.

Сын кивнул, не отводя глаз, хотя в них застыла боль.

Агариста заметила, что Перикл, наблюдавший за ними и, по-видимому, решивший, что матери не до него, подполз на коленях к скалистому краю. Такой наивный. Младший сын до сих пор не определился, как вести себя с родителями, и то демонстрировал ослиное упрямство и вспыльчивость, то источал медовую сладость. Мало того, он просто не видел правильного пути, не пройдя для начала по неправильному.

Елена, вытянув ножку, толкнула брата в спину. Перикл выругался и вскочил.

– Сядь, – сказала Агариста. – Отец на войне, и мне, кроме тебя, забот хватает. Почему ты такой непослушный? Сядь, говорю тебе! – строго добавила она, подавляя протесты сына.

Елена наблюдала за ними с невинной улыбкой.

Между тем море начало приносить к берегу тела. Ветер был слабый, но мертвецов прибивало течение. Агариста мгновенно поняла, что Перикл захочет спуститься и провести расследование. Никакого удовольствия от непременного столкновения их характеров она не ожидала, и к тому же страх за Ксантиппа, детей, себя и семейные корни полностью ее истощил. Афины были ее домом, и она представить не могла, что начнет все заново где-то в другом месте.

– Новости придут еще не скоро, – предупредила Агариста, но не стала указывать на огромный, до сих пор не вступивший в сражение персидский флот.

Ограниченность морского пространства не давала персам такой возможности, и они оставались на месте, свежие и свирепые, тогда как греки уже были измотаны и истекали кровью. Конечно, она боялась и только тихонько молилась, чтобы в бой вмешалась Афина. Ее собственный город охвачен пламенем! Это же просто непристойно.

– Арифрон может остаться здесь, – сказал Перикл, – а я спущусь на берег. Какие-то парни уже там. Узнаю новости, поспрашиваю, что им известно.

Он поднялся, щурясь и прикрывая ладонью глаза. Стараясь держать себя в руках, мать медленно выдохнула. Это не его вина, сказала она себе. Он родился таким – не может усидеть на месте.

– Нет, ты останешься здесь, со мной и сестрой, – заявила Агариста.

Он, конечно, начал возражать. Мальчик просто никого не слушал!

Арифрон мог бы записать тысячу строк Гомера, а вот Периклу не хватало терпения выучить хотя бы один стих. Он ненавидел писать, хотя говорил очень хорошо. В том, что за взглядом этих темных глаз скрывается проницательный ум, никто не сомневался. Но этот ум был подобен дикой лошади, изнемогающей от гнева и метаний.

– Сядь! – Она устала от его упрямства. – Ты думаешь, наша семья впервые оказалась в опасности? Мы переживали времена похуже