Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Потому что я образцовый!.. А как это «ни разу не дала»?! Два раза! Один раз еще в детском саду, когда я пришел с горок в обледенелых штанах. А второй в позапрошлом году! Когда я сказал Лерке, что она клизма навыворот…
— Значит, оба раза не без причины… Только не понимаю до сих пор: что значит «клизма навыворот»?
— А ты выверни Лерку на левую сторону, сразу поймешь… Что, пошла выворачивать?
— Болтун. За твоим «прикидом» пошла…
Я подпрыгнул и поболтался на турниковой перекладине, вделанной в дверной проем.
— Сгинь с дороги, — велела мама, возвращаясь. — Вот, облачайся…
Я прыгнул двумя ногами в штаны из серо-зеленой легонькой плащовки. Выдернул из брюк ремешок с чеканной пряжкой, протянул в петли на шортах. Схватил рубашку, тряхнул, прежде чем сунуться в нее головой. Что-то щекотнуло меня по ноге. А мама быстро нагнулась.
— Подожди-ка… — Он держала двумя пальцами пятисотрублевую бумажку. — Клим, это что?
— Естественно, деньги…
— Сама вижу. И они выпали из кармана твоей рубашки.
— Правда?
— Не валяй дурака! Это та ассигнация, которую я потеряла осенью. С ног сбилась и не нашла. Последние деньги тогда были, за день до зарплаты… Клим…
Я помигал, обдумывая ситуацию (словечко-то какое — «ситуация»!) Впрочем, без особой растерянности.
— Ну да. Типичный случай из жизни трудного подростка. Шестиклассник Клим Ермилкин стырил у родителей полтыщи, но не успел истратить на сигареты и наркотики и хитро запрятал подальше…
— Я вот тебе сейчас «стырю»!.. Ты можешь что-то объяснить?
— Сей момент… — И я гаркнул на всю квартиру: — А ну иди сюда, Холерия!
Так я называл сестрицу Валерию в минуты справедливого гнева.
Она тут же возникла на пороге (с вермишелью на щеках).
— Ма-а! Чего он опять обзывается!..
— Цыц! — велел я и взял у мамы пятисотку. — Это что? Говори!
— Ма-а, ну чего он… — и заморгала, будто кукла.
— Признавайся лучше сразу, — посоветовал я. — Осенью ты увидела эти деньги на полу и засунула в мой карман. Думала, мама найдет и мне попадет… Так?!
Малолетняя Валерия была вредна и подловата, но изворачиваться как следует еще не умела.
— Лера, зачем ты это сделала? — тихо спросила мама.
— Я не делала… Я только… А потому что он тогда… меня… Я хотела посадить моих киндеров на его корабль, а он меня вы-ыгнал… Ы-ы-ы…
— Вот это и есть клизма навыворот, — объяснил я маме. Мама сухо сказала:
— Выдерни, пожалуйста, обратно свой ремешок. Сейчас он пригодится…
— Он туго сидит. Лучше я поищу в шкафу папин, туристический. Он толще и крепче.
— Правильно. Поищи…
Лерка знала, что ее не тронут пальцем, но завыла в два раза громче…
— Искать? — спросил я.
— Подожди… Валерия, марш на кухню и сядь за холодильник, носом в угол. Будешь сидеть, пока не придет папа. Он с тобой разберется, как надо…
— Ы-ы-ы… — Лерка понимала, что папа вернется вечером, а у мамы слушать это «ы-ы-ы» хватит терпения на полчаса, не больше.
Когда она, подвывая, удалилась, мама взяла себя за щеки.
— Ну, что ты будешь делать с такой особой…
— Терпеть, — объяснил я. — Пока не женится… то есть не выйдет замуж… Но и на этом ничего не кончится.
— Почему не кончится? — Мама опустила руки.
— Потому что… вскоре она явится с розовым сверточком на руках. — Мама-папа, это ваша внучка Светочка. Мы будем жить у вас. А он оказался таким негодяем…
— Тьфу на тебя! Надеюсь, что до того момента я не доживу.
— Как это не доживешь?! А кто будет нянчить моих детей?
— Здрасте! А куда денется твоя жена, мать этих самых детей?
Я поскреб затылок. Потому что неясно еще, как оно повернется в жизни. Вдруг, как с матерью Лерки?
Лерка была не полностью моя сестра, а, как это говорят, «сводная». Отец один, а матери разные. Потому что, когда мне было три года, в нашей семье произошла «обычная для наших дней драма» (это по маминым словам). Впрочем, вспоминать драму у нас было не принято.
Случилось вот что. Отец тогда работал на областной телестудии «Наши горизонты», в сценарном отделе, а в редакции «Актуальная тема», по соседству, появилась сотрудница Ева Сатурнадзе. Про нее говорили — «гламурная особа второй пробы», но папа почему-то втюрился в особу стремительно и по уши…
У папы совсем не героическая внешность — он щуплый и даже слегка косоплечий. С быстрыми глазами и торопливыми движениями. Когда говорит, чертит в воздухе ребром правой ладони и часто мигает. Но характер у него прямой. И папа не стал скрывать от мамы новую любовь. Так мол и так, вот я весь перед тобой, можешь меня клеймить и осуждать, но все равно ничего тут не поделать.
Не знаю, что тогда чувствовала мама, плакала ли по ночам. Я же совсем кроха был, ничего не понимал. Насколько помню, скандалов не было. Папа собрал чемоданчик, и мне было сказано, что он уехал в командировку. А на самом деле — в новый микрорайон «Андреевский», где они с Евой сняли комнату. Мама — как всегда спокойная и деловитая — отводила меня в детский сад, хлопотала по дому, читала мне по вечерам про Буратино и Карлсона, иногда уходила на ночные дежурства в издательство, а меня оставляла ночевать у соседей. Вот соседская-то девочка Галка (на год старше меня) и сообщила мне, что «у твоего папы другая жена».
— А кто же тогда мама? — обалдело спросил я.
— Она теперь никто.
Это было настолько нелепо, что я ничуточки не поверил и даже не стал расспрашивать маму. Тем более, что иногда папа «возвращался из командировки», гулял со мной в Загородном саду и на Большом бульваре с каруселями и, случалось, водил в цирк. Но потом исчезал опять — «работа у меня такая»…
«Сезон командировок» длился чуть ли не два года, я привык и думал, что так будет всегда. Но однажды папа вернулся. Вернее, мама его вернула. Потому что «гламурная Ева» стремительно покинула студию и город, укатила в неизвестном направлении (потом оказалось — в Швецию, на веки вечные) и оставила в арендованной комнате папу с годовалой дочкой. Услыхав про такие дела, мама размышляла недолго. Поехала в Андреевский микрорайон, отыскала папино жилье (и его самого в этом жилье), уложила папино имущество в чемодан, а ревучую Валерию усадила в коляску. И велела отцу:
— Ступай за мной.
И привела его обратно в наш дом.
Опять же я не знаю, какие там были у родителей объяснения. При мне — совсем никаких. Просто «папа наконец-то прекратил свои служебные поездки и больше не будет исчезать надолго». А еще «он купил на Севере себе и мне дочку, а тебе сестренку».