Вспоминая бога Световита, невольно в памяти всплывает образ другого забытого бога, а именно этрусского бога Тина. В поздней трактовке Тина называют богом небес. Носителям русского языка этимологию имени бога Тина логично связать со словом день[35]. Его функции, скорее всего, были аналогичными функциями западнославянского бога Световита. Такой вывод следует из этимологического анализа имени бога Тина. В именах Тин и Световит наблюдается семантическая синонимия. Бог Тин выступает персонификацией солнечной энергии, которая обожествляется. Иными словами, бог Тин так же, как и бог Световит, персонифицирует божественный свет. Бог Тин (он же День) символизирует Свет живого Солнца. В то же время следует отметить, что в отличие от культа славянского бога Световита, в культе этрусского бога Тина в большей степени проглядывается солярная составляющая. С небесами этот культ связан косвенно. На этот вывод наталкивает анализ культа иных этрусских богов, в частности культа бога Аплу. Образы всех богов переплетены в паутине причинно-следственных взаимосвязей. Через функции одного бога проясняется суть функций бога другого. Бога Тина называют верховным богом этрусков. Согласно нашей точке зрения, этого бога можно назвать богом Яви. Вспомним, что мир Яви славянами называется Белым Светом. В этом контексте функции этрусского бога Тина частично пересекаются с функциями бога Рода. Об этом, в частности, свидетельствует сохранившийся в Анатолии глагол тьнэл (родить)[36]. Этот глагол является однокоренным как имени бога Тина, так и русскому слову день. Рождение рассматривается как акт появления на свет. Таким образом, в архаичных диалектах мы наблюдаем семантическую тождественность слов свет и день. Другим важным свидетельством солярного характера культа этрусского бога Тина является русское слово деньги. Это русское слово было известно в Древнем Риме лат. dengae), и, скорее всего, его римляне унаследовали от этрусков. Изначально русским термин деньги является потому, что этимологически связан с русским словом день (свет). Аналогичная этимологическая связь наблюдается между латинским словом oro (золото) и семитским словом or (евр. свет, арм. день). Таким образом, с большой долей вероятности можно утверждать, что культ этрусского бога Тина, являясь солярным, объяснял и сакральность термина деньги. Деньги, как солярный символ, дают жизнь миру. В этом и заключается их сакральность. Является довольно парадоксальным и странным, что при описании пантеона богов этрусков солярному культу отводится второстепенная роль. Это явное противоречие с былой действительностью. Об этом свидетельствует хотя бы то обстоятельство, что название первого города, который отстроили этруски в Тоскане, несет солярную семантику. Об этом пишет в своей хронике Джованни Виллани[37]. Нынешнее название города – Фьезоле, который является пригородом Флоренции. Последнее неопровержимо свидетельствует о почитании солярного культа этрусками. Таким образом, истоки культов богов Тина, Световита и Савитара имеют общие корни. Изначально в них обожествлена категория Света. Хотя естественно, что эти культы имеют так же существенные различия. Можно предположить, что солярный культ у этрусков был многоплановым. Изучение этого вопроса приводит к выводу о существовании в этрусском пантеоне нескольких солярных божеств. Если бог Тин олицетворял Солнце живое, атрибутом которого является животворный божественный свет, то Солнцем мертвым у этрусков был, скорее всего, бог Аплу.

Анализируя солярные термины славянских языков, прежде всего обратимся к названию термина восток, который в чешском языке называется словом выход. Надо полагать, что слово запад у наших далеких предков называлось словом вход. Пара слов вход и выход обретает аспект сакральности в том случае, когда речь заходит о жизни Солнца. Ответ на вопрос, что это за вход и что это за выход, может прояснить забытые оттенки солярного культа. Очевидно, что слово выход в значении восток имеет отношение к Солнцу. Предполагается, что Солнце на востоке утром откуда-то выходит. Соответственно вечером на западе Солнце куда-то входит. Невольно всплывают ассоциации с представлениями древних египтян, касающимися этого же вопроса[38]. Согласно мировоззрению жрецов Древнего Египта, утром Солнце начинает свой небесный путь на солнечной ладье с востока на запад. В ночное время солнечная ладья входит из мира яви в мир небытия и совершает там возвратный путь в мире теней. Подобный миф существует в греческой мифологии. Согласно греческому духовному наследию, Солнце ежедневно выходит на востоке из реки Океан и совершает на солнечной колеснице свой путь по небосводу на запад к вратам солнца. Гомеров гимн так описывает это явление. «Свет же свой дарит равно бессмертным и смертным, // правя упряжкой лихой. Полыхают жаркие очи // из-под златого забрала, лучистым пламенным блеском // стан сверкает, блистают, с пресветлых висков ниспадая, кудри густые, ланит красоту окружая сверканьем, // зримую издали. Дивная риза, зыблема ветром, // ярко сияет, и резвые кони влекут колесницу. // Златояремной упряжки своей он бег замедляет // в самой выси небес, недвижимо ставши, а после // гонит возница святой к Океану по небу коней»[39]. За этими вратами царят мрак и ночь. Тут Солнце садится в челн и по той же реке Океан, которая опоясывает землю, возвращается в точку своего восхода. Скорее всего, слово вход в значении запад в славянских языках является реликтом подобных воззрений, которые существовали у славян в глубокой древности. Одно слово выход в значении восток свидетельствует о том, что, согласно древнему мировоззрению славян, Солнце существует в разных измерениях. Логично предположить, что этими измерениями является измерение проявленное – день и измерение не проявленное – ночь. Сами слова день и ночь в славянских языках являются этимологически родственными. Слово ночь (итал. notte) является обратным прочтением слова день (тень). Анатолийское наследие оставило нам важное свидетельство, возможно, проливающее свет на сакральный смысл символики входа и выхода. Анализ духовного наследия анатолийских цивилизаций, касающихся солярного культа, приводит нас к теллурическому аспекту этого культа. Колдовски звучит словосочетание закат солнца в анатолийских диалектах – вход в мать[40]. Это словосочетание является реликтом эзотерического аспекта солярного культа, который некогда был известен в древней Анатолии. Этот эзотерический аспект солярного культа связывает культ солярный с культом теллурическим. К славянскому духовному наследию эти представления имеют самое непосредственное отношение, поскольку проявляются в славянских языках в этимологической паре слов: Солнце – соль. Изначально однокоренные слова Солнце и соль отражают сакральность разных миров – мира уранического и мира теллурического. В то же время эти слова связывают разные миры в рамках одного общего забытого культа или религиозных представлений. Понять, что это были за представления, помогает наследие герметической традиции. Герметическая традиция рассматривает концепцию ежедневной смерти Солнца. Эта смерть наступает на закате. Тогда, когда Солнце, по представлению древних жрецов, входит в тело Матери Земли. Земля при этом рассматривается в качестве Матери Солнца. Она же утром даст этому Солнцу новую жизнь. В этой концепции мы имеем аллегорию победы вселенского материнского, то есть женского, начала над началом героическим, мужским, солярным. Нет более наглядного свидетельства этого трагичного противоборства, чем очевидный ежедневный факт гибели Солнца на закате. Говоря словами Менли Холла, «Солнце исчезает во мраке ночи для скитания по низшим мирам. Позднее оно триумфально возникает из объятий тьмы»[41]. Герметическое наследие оставило нам миф об инцесте солярного принца Габриция и его матери. К. Г. Юнг в работе «Психология и алхимия» [42], рассматривая древнейшие архетипы, одним из них называет архетип отношений матери и сына. Этот архетип помогает понять глобальный процесс функциональной дезинтеграции мужского начала в начале женском. Независимо от того, кем представлено это женское начало – невестой ли, женой, любовницей или матерью, оно по своему космическому призванию является началом материнским, растворяющим в себе начало мужское[43]. Дезинтеграция целостности героя вписывается в канву более глобального мифа о смерти и дезинтеграции Солнца в том же материнском начале. Именно поэтому гибель Солнца отмечена рубежом, который называется «входом в мать». При этом совершенно неважно, кем эта мать является – землей или морем[44]. Важно понять, что речь идет прежде всего о духовном принципе, а не о материальном мире. Мать в данном случае отражает мир небытия, где погибает солярное начало. В алхимическом трактате «Rosarium» так описана смерть солярного героя. «Тогда Бейя села на Габриуса и заключила его в свою матку. Так что ему больше ничего не стало видно. Бейя обняла Габриуса с такой любовью, что растворила его в себе полностью и разделила его на бесконечно малые части. Сквозь самих себя они растворяются, через самих себя они собираются. Они, будучи двумя, становятся одним»[45]. Вышеизложенное помогает понять сакральную подоплеку родственности русских слов Солнце и соль. Соль является тем же Солнцем. Только речь идет о том Солнце, которое было поглощено материнским чревом и разделено в нем на бесчисленные части. При этом более правильно говорить о Солнце дезинтегрированном, а не умершем. В свете вышеизложенного нелишне вспомнить, что слово сын в арийских языках этимологически связано со словом Солнце. В германских языках и вовсе эти слова являются омонимами. Христианский мистицизм сохранил вышеизложенную герметическую концепцию. Сакральность понятия соль подчеркивается в напутствии Христа, который тот дает своим ученикам: «Вы – соль земли. Если же соль потеряет силу, то чем сделаешь ее соленою? (Мтф., 5-13); «Ибо всякий огнем осолится, и всякая жертва солью осолится. Соль – добрая вещь. Но ежели соль не солона будет, чем вы ее поправите? Имейте в себе соль, и мир имейте между собою» (Мрк.,9-49). Из последнего следует, что соль рассматривается в качестве аллегории некоей духовности, некоего стержня, иными словами, солярности. Эти воззрения развиваются в христианстве так же в концепции сакральных обрядов посвящения. Вступление в общину предполагает смерть старого Я посвящаемого. В общине рождается новая личность, брат или сестра во Христе. Община в данном случае выступает аллегорией того же женского начала, которое, прежде чем родить, должно поглотить и дезинтегрировать. «Тогда спрашивает Никодим – один из князей иудейских: «Как может человек родиться, будучи зрелым? Как может вторично войти в утробу Матери своей и родиться вновь?» (Ин., 3-4).