— Te Deum laudamus!

Из собора, где чернели коленопреклоненные мужские и женские фигуры, неслось пение, подобное вдруг сверкнувшему в ночи свету, и как будто раскаты грома нарушали молчание. Голоса поднялись ввысь вместе с облаками ладана, набросившими голубоватое прозрачное покрывало на фантастические чудеса архитектуры. Повсюду богатство, благоухание, свет и мелодичные звуки! В то мгновение, когда музыка любви и признательности вознеслась к престолу, Дон Хуан, чересчур вежливый, чтобы пренебречь благодарностью, чересчур умный, чтобы не понять этого глумления, разразился в ответ ужасающим хохотом и небрежно развалился в раке. Но так как дьявол внушил ему мысль, что он рискует быть принятым за самого обыкновенного человека, за одного из святых, за одного какого-нибудь Бонифация или за Панталеоне, он нарушил мелодию воем, к которому присоединилась тысяча адских голосов.

Земля благословляла, небо проклинало.

Дрогнули древние основания церкви.

— Te Deum laudamus! — гласило собрание.

— Идите вы ко всем чертям, скоты! Все бог да бог! Carajos demonios,[7]животные, дурачье вы все, вместе с вашим дряхлым богом!

И вырвался поток проклятий, подобно пылающей лаве при извержении Везувия.

— Deus sabaoth!.. sabaoth![8]— воскликнули верующие.

Испанское ругательство.

— Вы оскорбляете величие ада! — ответил Дон Хуан, заскрежетав зубами.

Вскоре ожившая рука высунулась из раки и жестом, полным отчаяния и иронии, пригрозила собравшимся.

— Святой благословляет нас! — сказали старухи, дети и женихи с невестами, люди доверчивые.

Вот как мы ошибаемся, поклоняясь кому-нибудь. Выдающийся человек глумится над теми, кто его восхваляет, а иногда восхваляет тех, над кем глумится в глубине души.

Когда аббат, простершись перед престолом, пел: «Святый Иоанне, моли бога о нас!» — до него явственно донеслось:

— O coglione.[9]

— Что там происходит? — воскликнул заместитель приора, заметив какое-то движение в раке.

— Святой беснуется, — ответил аббат.

Тогда ожившая голова с силой оторвалась от мертвого тела и упала на желтый череп священнослужителя.

— Вспомни о донье Эльвире! — крикнула голова, вонзая зубы в череп аббата.

Тот испустил ужасный крик, прервавший церемонию. Сбежались все священнослужители.

— Дурак, вот и говори, что бог существует! — раздался голос в ту минуту, когда аббат, укушенный в мозг, испускал последнее дыхание.

Париж, октябрь 1830 г.