– Опоздали, правда?

– А где обычный почтальон?

– Привет, Дядя Сэм!

– Почтальон! Почтальон! Это не нам!

На улицах было полно безумных и тупых. Большинство жило в красивых домах и, казалось, на работу не ходило – непонятно, как им это удавалось. Был один парень, который не разрешал опускать почту в ящик. Он стоял в проезде и наблюдал, как ты подходишь, за два или три квартала – стоял себе и протягивал руку.

Я спрашивал у других, кто разносил почту по этому маршруту:

– А что с тем парнем, который стоит и руку протягивает?

– С каким парнем, который стоит и руку протягивает?

У них у всех тоже был тот голос.

Однажды, когда мне достался этот маршрут, человек-который-стоит-и-протягивает-руку был в полуквартале от дома. Разговаривал с соседом, оглянулся, когда мне оставалось пройти квартал, и понял, что еще успеет дойти до дома и меня встретить. Едва он повернулся ко мне спиной, я рванул. Наверное, так быстро я почту никогда не доставлял: в едином порыве, весь движенье, не останавливаясь, без передышки, я был готов его убить. Письмо уже наполовину пролезло в щель его ящика, и тут он обернулся и увидел меня.

– О НЕТ НЕТ НЕТ! – завопил он. – НЕ КЛАДИТЕ ЕГО В ЯЩИК!

И дернул ко мне по улице. Я видел только сплошной мазок на месте его ног. Должно быть, он сделал сто ярдов за 9,2.

Я вложил письмо ему в руку. Посмотрел, как распечатывает, идет по веранде, открывает дверь и уходит в дом. Что это значило, пусть мне расскажет кто-нибудь другой.

Опять я попал на новый маршрут. Стон всегда ставил меня на трудные, но время от времени, в связи с обстоятельствами вещей, был вынужден давать мне маршруты не такие убийственные. Номер 511 шебуршился довольно славно, и там я даже стал подумывать про обед – обед, который никогда не наступал.

Средний жилой район. Многоквартирных зданий нет. Просто один дом за другим, с ухоженными лужайками. Но это был новый маршрут, и я ходил и думал: где же тут ловушка? Даже погода стояла хорошая.

Ей-богу, думал я, у меня получится! Обед, назад – по графику! Жизнь наконец стала сносной.

Эти люди даже собак не держали. Никто не стоял снаружи, дожидаясь писем. Я часами не слышал человеческого голоса. Может, я достиг своей почтовой зрелости, что бы она ни значила. Я шагал дальше, полезный, чуть ли не преданный своему делу.

Помню, один почтальон – из тех, что постарше, – ткнул себя в сердце и сказал:

– Чинаски, когда-нибудь и до тебя дойдет, прямо вот сюда проникнет!

– Что, инфаркт?

– Преданность службе. Вот увидишь. Будешь еще гордиться.

– Чушь!

Но он был искренен. Я думал о нем, пока шел.

Тут мне попалось заказное письмо с квитанцией. Я подошел и позвонил в дверь. Открылось окошечко. Лица не видно.

– Заказное письмо!

– Отойдите! – произнес женский голос. – Отойдите от двери, чтобы я лицо увидела.

Ну вот, пожал ста, еще одна ненормальная.

– Послушайте, дамочка, зачем вам мое лицо? Я могу оставить квитанцию в ящике, придете и заберете свое письмо на почте. Документы не забудьте.

Я сунул квитанцию в ящик и начал спускаться с крыльца.

Дверь открылась, и она выскочила. В таком прозрачном неглиже и без всякого лифчика. Одни темно-синие трусики. Непричесана, волосы дыбом, будто пытаются от нее сбежать. На физиономии что-то вроде крема, в основном – под глазами. Кожа на теле белая, будто никогда не видела солнца, нездоровый цвет лица. Рот раззявлен. На нем осталось чуток помады; сложена же она была вся…

Отметил я это, пока она ко мне неслась. Как раз ее письмо засовывал обратно в сумку.

Она заорала:

– Отдайте мое письмо! Я сказал:

– Дама, вам придется…

Она выхватила у меня письмо и побежала к двери, открыла и заскочила внутрь.

Черт возьми! Возвращаться без заказного письма или без подписи нельзя! Там за все расписываться нужно!

– ЭЙ!

Я погнался за ней и всунул ногу в щель как раз вовремя.

– ЭЙ, ЧЕРТ БЫ ВАС ПОБРАЛ!

– Уходите! Уходите! Вы злой человек!

– Слушайте, дамочка! Постарайтесь понять! Вам нужно за это письмо расписаться! Я не могу его просто так вам отдать! Вы грабите почту Соединенных Штатов!

– Уходите, злой человек!

Я налег на дверь всем весом и ввалился в комнату. Внутри было темно. Жалюзи опущены. Все жалюзи в доме были опущены.

– ВЫ НЕ ИМЕЕТЕ ПРАВА ВХОДИТЬ КО МНЕ В ДОМ! ВОН!

– А вы не имеете права грабить почту! Или отдавайте мне письмо, или распишитесь. Тогда я уйду.

– Хорошо. Хорошо. Распишусь.

Я показал ей, где расписываться, и дал ручку. Я смотрел на ее груди и на нее остальную и думал: какая жалость, что она чокнутая, какая жалость, какая жалость.

Она вернула мне ручку и подпись – сплошь каракули. Открыла письмо, начала читать, а я повернулся к выходу.

Тут она оказалась в дверях, расставила руки. Письмо валялось на полу.

– Злой злой злой человек! Вы пришли сюда меня изнасиловать!

– Послушайте, дама, дайте пройти.

– У ВАС ЗЛО НА ЛБУ НАПИСАНО!

– Тоже мне, новость. А теперь пропустите!

Одной рукой я попытался ее оттолкнуть. Она вцепилась ногтями мне в щеку, хорошенько так. Сумку я уронил, кепка скатилась, а когда я иромакивал кровь платком, дамочка дотянулась и гребнула другую щеку.

– АХ ТЫ ПИЗДА! ЧТО, БЛЯДЬ, НЕ ВСЕ ДОМА?

– Вот видите? Видите? Вы злой!

Она прямо вся прижалась ко мне. Я схватил ее за жопу и впился ртом в ее губы. Эти груди ко мне прижимались, она вся ко мне приклеилась. Закинула голову, чтоб подальше от меня…

– Насильник! Насильник! Злой насильник!

Я нагнулся, ртом захватил одну сиську, переключился на другую.

– Насилуют! Насилуют! Меня насилуют!

Она была права. Я спустил ей трусы, расстегнул ширинку, вставил, довел ее задом до кушетки. Мы оба на нее рухнули.

Она задрала ноги повыше.

– НАСИЛУЮТ! – вопила она.

Я ее кончил, застегнул «молнию», подобрал сумку с почтой и вышел, оставив ее спокойно таращиться в потолок…

Обед я пропустил, но все равно в график не уложился.

– Ты опоздал на пятнадцать минут, – сказал Стон.

Я ничего не ответил. Стон взглянул на меня.

– Бож всемогущий, что у тебя с лицом? – спросил он.