Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я, узнав об этой истории, подумал: вот тот случай, когда «наказание без наказания» оказывается эффективнее.
– Скажите, много времени в расписании занятий спецшколы милиции, которую вы заканчивали, отводится для изучения Макаренко?
Надежда Викторовна невольно запнулась. Я ее хорошо понимаю. Потому что сам заканчивал госуниверситет и за все годы учебы не вспоминаю ни одной содержательной лекции о системе Макаренко. А ведь проблема трудных подростков у нас не исчерпана.
С той самоподготовки взаимопонимание между новым воспитателем и отделением значительно улучшилось. А вскоре возникло доверие и откровение в общении. Но... ненадолго. Только наладилось все, утряслось, а тут ЧП. Заходит Корниенко в комнату воспитателей, лицо у нее синее, губы дрожат, и сообщает:
– Я проглотила ложку.
У Надежды Викторовны закружилась голова. Ладони рук стали влажными, а ноги будто свинцом вмиг налились, она не могла даже выйти из-за стола. Хорошо, что начальник отряда Любовь Георгиевна Пятецкая была рядом. Взяла воспитанницу за руку, повела в медсанчасть. А в городскую больницу ее уже сопровождала в машине Надежда Викторовна. После операции, когда дела Кати пошли на улучшение, воспитатель выяснила, как все было. У Корниенко возник конфликт с отделением. Только теперь выяснилось, кто был прав, а кто виноват в той истории с книгой. Не от предвзятого отношения к воспитателю Катя отказалась ее поднять. Это Цирульникова довела девушку до такого состояния, когда та уже не контролировала свои действия.
Только была еще одна причина, которая вынудила Катю похитить в столовой алюминиевую ложку, отломать ручку и проглотить ее через силу. Ей хотелось хотя бы на неделю вырваться на свободу.
– Чего только не было за два года, – вздыхает Надежда Викторовна. И переводят разговор на день сегодняшний. – Вижу, вы познакомились уже с этой новенькой из Кривого Рога, какое о ней мнение?
Я понял, что речь идет о Водолажской.
– Она совсем не напоминает преступницу. Боюсь, что ее здесь могут испортить.
На слово «испортить» Заря, очевидно, обижается.
– Вот еще! В отделении давно никаких ЧП. Нет рукоприкладства, работает каждый только за себя. Даже крыс полгода как вывели.
Я сначала подумал было, что крысы – это грызуны, и вслух высказал удивление бездеятельностью санстанции.
Надежда Викторовна объяснила:
– Нет, наши крысы не грызуны, а беруны. Втихаря берут у своих. То, что плохо лежит.
Минуту оба помолчали. Потом Заря постучала три раза по деревянной крышке стола.
– Наговорила вам всякого, хотя б не сглазить...
6
Уже утром следующего дня я понял, что стучала Надежда Викторовна по столу не напрасно: девчата из нашего отделения начали чудить. Подошла ко мне в жилой зоне Водолажская, многозначительно прищурилась.
– Знаете, у нас день рождения у одной девочки.
– Не знаю, а у кого?
– Без понятия, – призналась Водолажская и неожиданно сникла, замолчала.
– Ольга, не темни, – сказал ей строго. – Что дальше?
– А дальше... Мы хотели просить вас принести нам... Банку сгущенки.
О том, что на языке колонии сгущенка означает водку, я уже знал. И был поражен Олиной просьбой. Для кого она старается? Кому это я дал повод думать, что способен пойти на такое нарушение?
– Сгущенку? – изобразил я искреннее удивление. – Не понял. К тому же, я не на молзаводе работаю, как ты знаешь.
У меня еще была надежда, что Водолажская отступится и переведет разговор на другое, но она действовала достаточно настойчиво.
– Бутылку водки принесите. Пожалуйста.
Эта дерзость окончательно выбивала из колеи. Что же происходит? Почему не со школьными проблемами, не с девичьими тайнами идут ко мне, а с такой просьбой? Может, проверяют? Я вспомнил предупреждение замполита Александры Афанасьевны Кочубей о том, что каждого нового человека в колонии воспитанницы долго и упорно изучают, стремясь познать особенности его характера до мелочей.
Принимая мои мысли за колебания, Водолажская тем временем назвала цену:
– Не даром просим, у нас есть 25 рублей.
На такое уже следовало ответить однозначно.
– Водолажская, – сказал ей тихо, – не надо ставить меня в дурацкое положение.
Но она не уходила, продолжала канючить.
– Пожалуйста, принесите. Мы бросим клич – 50 рублей насшибаем... Что, и пятьдесят мало? Сколько же вы хотите?
Вот тут на меня накатило.
– Пять тысяч, – говорю.
В глазах Водолажской промелькнула растерянность.
– Вы шутите?
– Нет, серьезно.
– А я пошутила, – хохотнула она.
Разговор, казалось бы, окончен, но воспитанница не уходит, мнется. Я терпеливо жду. Посмотрев исподлобья, она, наконец, спрашивает:
– Будете докладывать Хозяйке?
– Во-первых, не Хозяйке, а начальнику колонии.
– Значит, будете?
Я оставил этот ее вопрос без ответа.
– Оля, скажи честно, кому понадобилась водка?
– Мне...
Ответив так, она замкнулась, и больше не удалось из нее вытянуть ни единого слова.
Через час, просмотрев с воспитателем Зарей личные дела, узнали: приближается день рождения Цирульниковой.
7
За окном прекрасное утро. Через распахнутую балконную дверь врывается нарастающий шум просыпающегося города. Настроение еще больше поднимается оттого, что увижу сейчас однокурсника. По сложившейся недавно традиции мы с ним каждое утро идем на работу.
Он уже ожидает возле выхода из гостиницы. Спускаемся ступеньками широкой лестницы парка вниз. Идем улицами старого города.
– Слушай, а может, и мне перейти работать в колонию? – вдруг спрашивает Зинченко. – Сколько там у вас платят?
– Ты знаешь, мне трудно ответить на твой вопрос. Я, Валера, за работу в колонии денег не получаю. А на каких ставках мои коллеги теперешние – не интересовался.
– Да нет, ты не правильно меня понял. Не только в деньгах счастье. Может, там от меня большая польза будет?
– Как сказать, может и большая, – отвечаю. – Но ты лучше в своем ПТУ работай так, чтобы твои воспитанники не попали в колонию. Пусть они лучше ее узнают из книг.
На перекрестке расходимся. Настроение по-прежнему прекрасное. Радуют оживленные