Но вернемся ко дню сегодняшнему.

Зачастили в эту квартиру подозрительные посетители; хоть и респектабельного вида и на дорогих машинах подъезжали, но что-то в каждом было не то. Вот, допустим, с виду нормальный человек и одет прилично, а приглядишься внимательно – батюшки святы, свинья-свиньей: и рыло кабанье, и клыки, и песенку нахрюкивает про веселых поросят. Или козел наглый, или лисяра хитрый. Черти, не иначе. И дамы ихние такие же, только с грудями. А с виду приличные люди. Многих даже знавал Юраня, как занимающих ответственные государственные посты.

Раз участковый Александр Иванович к ним зашел прописку проверить, заработать по привычке. Впустили. Тихо было минут пять. Затем вываливается весь помятый, извиняясь.

– Пи-пи-пистолет, – жалобно скулил Александр Иванович, доставая из кобуры надкушенный солёный огурец.

– Потеряли? – сочувствовал выпроваживающий его однорогий Отелло. – Что же вы так неосторожно, гражданин начальник, надо смотреть за вещами, когда в помещение входишь.

А Шатен как гавкнет человеческим голосом:

– Кыш, псина!

Что именно дало ускорение блюстителю порядка – непонятно, только сиганул наш Иваныч прямиком на вокзал, где сел в проходящий поезд «Москва – Пекин» и тю-тю, до сих пор не найдут. Ни его, ни пистолета. Прописки, сказали, поехал проверять.

Как-то вечером, не спросясь, подсел Отелло в машину к Юране:

– Извините за беспокойство, уважаемый сосед, мне поручено рассказать о корнях вашей именитой родословной. Люди должны знать о делах великих предков.

Факт истории, рассказанный негром

– В далеком и смутном 1605 годе, когда шел Лжедмитрий во главе войска польского и казаков воевать престол всероссийский, жила в вашем городе распрекрасная девица Алена, единственная дочь лучшего княжеского оруженосца Гаврилы. Сложилось так, что приглянулась юная Аленка молодому шляхтичу Казимиру Крашевскому, ну и взял он ее силком на сеновале. На войне это просто делалось, да и сейчас не лучше – люди есть люди. Так как был Крашевский благородных кровей, да и влюбился в красу ненаглядную без памяти, пообещал вернуться за ней после похода и оставил на память серебряный талер с нацарапанной надписью «Алюсе от Кази». Он у вас дома за комодом в шкатулке с ценностями хранится.

«Все знает, ирод, – обеспокоенно соображал Юраня, – надо будет перепрятать срочно».

– Не спрячете, все одно упрут, – ухмыльнувшись, словно читая мысли, продолжал Отелло, – не отвлекайтесь, слушайте дальше.

Прознал о поруганной чести дочери старый Гаврила, сотворил молитву, целуя крест православный, достал с полатей меч двуручный, и двинул в лагерь супостатский – карать обидчика иноземного. (Тут надобно подчеркнуть, что старались поляки не нервировать особо местное население, ибо возглашали людям, что сопровождают на престол упасенного ими законоположного государя российского, поэтому хождение народа туда-сюда допускалось).

Немного не достал оружейник шляхтича знатного. Порубали казачки старика в двух шагах от врага ненавистного. Но успел дед изречь пред кончиной, глядя в очи насильнику, страшное пожелание интимной несостоятельности, пронзившее весь будущий род Казимировский. Короче, «чтоб у тебя тютька отсохла», – сказал.

Ну вот. Добился ваш предок в дальнейшем высокого положения в Речи Посполитой, богатств несусветных немереных успел вывезти из Москвы на родину и нагрешил, соответственно, во всех сферах с нашей помощью выше крыши. Не было у него детей никогда, благодаря Гавриле, а у Алены родился от Казимира мальчик, от которого и пошел ваш род, глубокоуважаемый сосед.

Теперь вы как порядочный человек, – обрабатывал Отелло Юраню, – просто обязаны продолжить выдающиеся достижения прадеда и примкнуть к нашей тайной, но очень перспективной группировке. Крашевский и сам бы вам это сказал, но в кругах, в которых он вынужден за грехи вращаться (негр многозначительно указал пальцем вниз), не принято, согласно установленного этикета, выражать свое мнение. Решайтесь, маэстро, вас ждут великие дела, и учтите: у нас длинные руки, – вышел из машины, свистнул Шатена и исчез, поклонившись.

Юране очень не хотелось продолжать подвиги славного предка, тем более попадать туда, куда показывал пальцем Отелло. Потому что жила в соседнем дворе славная девушка Натуся, с которой связывал он далеко идущие планы счастливой жизни.

Но вернемся к дурной 13-й квартире

Не стало Юране покоя ни светлым днем, ни глубокой ночью. Вот соберутся гости в этом гнезде разврата и давай озоровать без передыху: то цыганочку вдарят с выходом, то польку-бабочку застучат копытами, то рок взвоют замогильными голосами, когда луна, гремя бутылками о батарею. И так каждый день. Уж каким непотребством они там ни занимались, только явно не богоугодными делами.

Однажды ночью в разгар очередного шабаша кто-то долго скребся, хихикая, в Юранино окно; а к утру просунулись через потолок над лежащим Юраней две любопытные женские хари с рожками, и плотоядно обсуждали: сейчас им заняться, или на праздник приберечь, с опаской поглядывая на нагрудный крестик и икону в углу.

Как-то утром, спеша на работу, сел не подозревающий подвоха Юраня в машину, а там – какой сюрприз! – его уже ждал крайне нежелательный и осточертевший своей наглостью субъект.

– Кто? – спросите вы.

– Негр в кроличьем манто, – пояснит непонятливым Юраня.

– Извините за повторное беспокойство, мэтр, но нами была получена касающаяся вашей благородной особы инструкция, предписывающая сообщить вашей милости об одном вновь открывшемся генеалогическом обстоятельстве. Нам известно, что висит у вас дома над телевизором доставшаяся по наследству боевая сабля, которую, как вы знаете со слов вашей любимой бабушки, ее папа у Махно в карты выиграл.

Еще один исторический факт, рассказанный негром

– Случилось это в гражданскую в вольных степях Херсонщины.

Служил дедушка вашей мамы в Рабоче-крестьянской Красной армии рядовым бойцом сабельного эскадрона кавалерийского полка имени “Взятия Бастилии парижскими коммунарами”. Звали его Михей, и исполнилось ему шестнадцать годочков от роду. (Тут необходимо пояснить, что тягостно приходилось молодому парню в рядах борцов за революцию, поскольку, будучи студентом коммерческого училища, испытывал он классовую неприязнь со стороны однополчан).

Так вот, бои шли тяжелые: то красные белых потеснят, то беляки красных попрут. Но вот однажды, после тяжелой кровопролитной схватки за город Елисаветград захватили красноармейцы в плен двух белогвардейских офицеров. На допросе те молчали, и приказал комиссар, недолго думая, пустить беляков в расход на берегу красивейшей реки Ингул. Свободных бойцов недоставало, и поручили исполнить приговор лишь одному Михею. Волею судьбы один из плененных офицеров, штабс-капитан Уздечкин, оказался родным дядей Михея. Бабушкин папа, естественно, не взял греха на душу, и рванули они втроем за реку, спасая жизни свои молодые. Помотались по степям и угодили сначала к белым, затем в передовой отряд легендарной Маруси-атаманши, а с ней и в штаб