Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Нет, он ничего не выдумал, он сказал лишь, что виделось, и от себя ни капли здесь не прибавил.
Он просто хотел заступить собой дорогу, как заступают, раскинув руки, беспечному ребенку, который бежит и не видит бездну впереди себя, он умолял и просил – но напрасно все.
А у Арсения не было чем заслонить их, кроме слова.
Митрополит понимал, что будут значить для него сказанные им горькие слова на суде. И все же он не жалел и не упрекал себя, потому что неискренность и лукавство (отмалчивание тоже очень часто является лишь слабенькой одеждой этого) истинно рождены от лукавого. И эту слабенькую одежду Арсений не способен был примерять на себя, даже когда нависала над ним грозовой, синевато-налитой тучей смертельная опасность.
Присягая в 1740 году малолетнему императору Ивану Антоновичу, он наотрез отказался присягать его матери-регентше. На грозные требования объяснить причину лишь ответил откровенно словами молитвы:
– Признаю одно крещение на отпущение грехов…
Мать-регентша была протестанткой.
Плаха ожидала бы его тогда, если бы не случился переворот.
Случилось Арсению, участнику второй Камчатской экспедиции Беринга, иметь дело со своим капитаном, упорным и упрямым, не признававшим наименьшего непослушания. В тот день они должны были выйти в плавание еще на рассвете, безоблачное небо благоволило, но какая-то неясная тревога охватила Арсения, что-то невидимое сдерживало его.
– Не следует сейчас идти на воду, – сказал он капитану.
Коренастый капитан взглянул на священника так, как на мелкую букашку, что неизвестно откуда взялась и только раздражает.
– Кто здесь капитан? – переспросил тоном, после которого в экспедиции привычно ожидали взрыва безудержного гнева.
– Вы не выйдете в плавание, по крайней мере, до полудня, – стал поперек трапа отец Арсений.
В тишине, зловещей и затянутой, лишь слышалось легкое плескание волны о прибрежные камни.
– Будешь мешать после полудня – застрелю, – побагровело и без того загоревшее капитанское лицо.
Между тем через час на совершенно безоблачном небе, откуда ни возьмись, небольшая туча, на глазах она увеличивалась, надувалась, суровела, вот уже и полнеба затянулось, уже и неба не видно, порывистый ветер перерождался в бурю, которая со свистом и болезненным стоном становилась владычицей всеобъемлющей; взбудораженное и озлобленное небо будто бы упало на землю и ревело диковинным, неслыханным до сих пор зверем, а прибрежные камни грохотали как преджатвенный гром – казалось, в этом ужасном водовороте разве что самая маленькая травинка могла надеяться на спасение.
В полдень буря, которая зародилась так внезапно, так же внезапно сначала присмирела, приутихла и совсем, наконец, умерла.
Корабль действительно двинулся после полудня, и больше у священника экспедиции не случалось столкновений с капитаном.
Уже будучи митрополитом Тобольским, столкнулся Арсений с теми, кто из властных верхушек горделиво смотрел на душпастырское дело и со всех сил старался, чтобы духовные лица угодливо кивали на каждое движение мизинца чиновников. В последний день февраля 1742 года, когда прочитали указ нового митрополита, у представителей власти сибирской глаза стали круглы, словно блюдца. Такого еще не было, как распорядился Арсений: "чтобы священно-, церковнослужители отнюдь не смели обращаться в светские суды помимо своего епископа, под опасением низвержения по 11 правилу Антиохийского собора".
Выстояло христианство, думалось митрополиту, когда апостолов истязали, распинали, когда мучеников веры бросали в клетку со львами, которые ревели от голода и жадно облизывались, ожидая жертву, вот и сейчас должно выстоять и сохранить неподчинение земной грешной власти. В ответ на жалобы сановников в июне того же года свои слова митрополит подтверждает новым циркуляром, чтобы уберечь душпастырей: митрополит "повелел, чтобы никто из духовных лиц без позволения своей духовной команды никаких от светской команды присылаемых указов не слушали, и ежели кто от светских командиров без сношения с духовной командой дерзнет кого из духовных лиц насильственно к суду своему привлекать, или в свидетельстве каком спрашивать, и указы какие без сношения с духовной командой духовным лицам от себя посылать, то таковым присылать обстоятельные письменные протесты вскорости…".
Менялись иерархи на тобольской кафедре, еще весен с двадцать приходили на промерзлую сибирскую землю, а указ митрополита Арсения был невидимой обороной здешнего духовенства.
…Гремели оркестры, взблескивало солнце на трубах музыкантов, на орденах и украшениях придворной свиты, которая собралась со всей империи, падали цветы под ноги императрицы – праздновали коронацию новой владычицы Елизаветы.
Новая императрица уже подписала указ о назначении Арсения Мациевича Ростовским митрополитом, наступила его очередь принимать присягу сегодняшней хозяйке трона.
– Я не могу, Ваше императорское величество, – наклонил голову митрополит.
– Я подписала указ, а вы не хотите мне присягать? – морщины на челе императрицы, которые появились мгновенно, испортили все хлопоты целого выводка парикмахеров.
– Я не могу по этому тексту давать присягу, – тихо, но твердо ответил митрополит. – Не должно быть императорское величество, как сказано там, "крайний судия", потому что это принадлежит только Господу нашему Иисусу Христу.
Императрицы так не хотелось, чтобы даже облачко какое затмило такой многолюдный праздник, торжество всей ее жизни, поэтому усилием воли разогнала набежавшие морщины.
– Быть по-вашему, – даже улыбнуться смогла. – Езжайте в свою епархию, только проект присяги сами подготовьте на будущее.
А вскоре на стол ей положили подготовленный Мациевичем документ: "Исповедаю же с клятвой Крайнего Судию и законоположителя духовного сего церковного правительства быти – самого Господа Бога и Спаса нашего Иисуса Христа, полномощного Главу Церкви и Большого Архиерея и Царя, надо всеми владычествующего и всем имущего посудити – живым и мертвым"…
Пройдёт много времени и Ростовскому митрополиту опять придется протестовать, в этот раз против ограбления церквей и монастырей, потому что уже и указ императрице Елизавете о секуляризации церковных земель на подпись положили.
"Ханы татарские даже на это не решались", – будет предостерегать владыка Арсений.
– Нет, – скажет императрица, откладывая перо. – Я не подпишу, а после меня – как хотите.
… В коротком перерыве суда, в размышлениях непростых митрополит Арсений так и не смог упрекнуть себя, что не остерегся. Он просто христианин, и
