Как-то на скучном заседании кафедры Михаил оказался за столом рядом с Раей Козюлькиной. Тихо язвил, мирно издевался над выступавшим оратором. Рая зажала рот ладошкой, пряча смех. И посмотрела на Мишу… Нет, решил он, мне только привиделся в ее глазах особый огонек. Но разве спутаешь, когда девушка смотрит на тебя как на интересного мужчину?

Неожиданно и удивительно, по-охотничьи азартно, было в последующие встречи ловить ее трогательные призывно-восхищенные взгляды. Михаил почти физически ощущал, как в груди, вокруг сердца, растет и ширится приятнейшая сфера увлечения женщиной, пока питаемая не романтической влюбленностью, а мужским бахвальством — кажется, девушка не прочь со мной… По большому счету инициатива принадлежала Рае — но лишь в плане поощряющих взглядов, стреляния глазками. Миша подхватил инициативу. Ему не приходилось напрягаться, чтобы выглядеть остроумным, иронично-мудрым или загадочно-приятным. Сфера вокруг сердца вырабатывала какие-то вещества (вроде гормонов?), которые, поступая в мозг, заставляли его работать с утроенной нагрузкой. У павлинов-самцов от подобных гормонов распускается хвост.

Раечка доверительно пожаловалась ему на научного руководителя — профессора кафедры, вздорного педанта. Утешая аспирантку, Михаил накрыл ее руку своей ладошкой. Раечка благодарно пожала руку в ответ. Другой раз, рассмеявшись над ее шуткой, Миша, как бы в веселом порыве, приобнял девушку за плечи. Раечка с готовностью прильнула к его груди. На секунду, тут же отстранилась. Но в ее глазках плясали веселые чертики. Еще несколько случаев невинного физического контакта, и Михаил решился на проверку боем. Пошел провожать Раечку, в темном переулке стал ее целовать. Первые осторожные, разведывательные поцелуи нашли горячий отклик и благополучно перешли в страстные.

На этом первая фаза их романа завершилась, так как наступили каникулы, долгий педагогический отпуск. Летом Михаил редко вспоминал о Рае, а когда возвращался мысленно к тем поцелуям, то самодовольно усмехался. Он был готов к тому, что девушка заведет подходящего ей по возрасту кавалера, не печалился и не строил планов.

Однако в начале учебного года, перед заседанием кафедры, приветствуя Раю, он безошибочно прочитал в ее глазах: ждала, мечтала, томится, надеется. Ему было чертовски приятно! Испытывая озорной прилив сил, Миша блистал остроумием, шутил, каламбурил как никогда. Коллеги решили, что он прекрасно отдохнул в отпуске.

Мише повезло — в его распоряжении была квартира брата. Там Раечка потеряла невинность. Нельзя сказать, что Михаил мечтал о подобной чести, но не мог по-мужски не гордиться. Каждое их свидание походило на остановку поезда, который уносит тебя все дальше и дальше от дома. Их уносило в страсть, в любовь, в обожание. В конце концов «поезд» отъехал так далеко, что уже не было сил расставаться и преступной тратой времени стали казаться разлуки. Миша решился уйти из семьи. Полностью отдаться счастью, которое омрачала только вина перед Таней.

Вина заключалась не в том, что он полюбил, а в том, что вынужденно обманывал жену. Душой Михаил был ленив и вранья не выносил, оно требовало постоянного напряжения памяти.

На следующий день после разговора с Татьяной он пришел домой в отсутствие жены, достал чемодан и сложил свои вещи. Кроме чемодана, ему понадобились еще две большие дорожные сумки. Хотя Миша ничего не забирал из хозяйственного имущества, его личного барахла, книг, бумаг накопилось немало. Придется ловить такси.

Он мысленно представлял этот акт — уход из семьи — как трепетный и роковой. Но ничего особенного не почувствовал: ни в первый раз, когда выскочил из дома с узелком грязного белья, ни во второй, когда освобождал квартиру от собственных вещей. Не звучал на всю мощь оркестра финал симфонии, не ухали литавры, не рвал сердце пронзительный плач скрипок и альтов. Тишина. Старая связь рвалась на удивление легко и безболезненно. Во время объяснения с Татьяной ему более всего хотелось сократить это объяснение. Укладывая чемоданы, думал о том, что хорошо бы успеть до прихода жены. И не забыть сходить в туалет на дорожку.

Михаил позвонил на сотовый дочери в Москву. Он полагал, что честнее и справедливее будет самому объявить Светланке о «перестройках» в его жизни. Но дочь куда-то спешила или была очень занята:

— Папка! Я в затырке! Не могу говорить!

Что такое «затырка», Михаил понимал смутно. Только успел сказать:

— Маленький, я тебя очень люблю! Ничему не удивляйся.

Он не был уверен, услышала ли Светланка последнюю фразу, дочь быстро отключилась. Но важное дело он счел сделанным.

Первые три недели Миша и Рая упивались счастьем во всей полноте. Им казалось, что, фактически присутствуя в реальной жизни с ее ежедневной рутиной, они на самом деле отсутствуют. Живут на другой планете, или на необитаемом острове, или в хрустальном замке. Им никто не был нужен, и ничто не могло помешать, и не существовало ветра, который надул бы тучи на их персональное чистое небо.

Косые взгляды на кафедре, перешептывания, язвительные поздравления оставляли их равнодушными. Стрелы били мимо цели. А саму цель не смог ощутимо поразить даже приход Татьяны, явившейся в отсутствие Миши выяснять отношения с Раисой.

— Странная твоя жена, — сказала Рая вечером. — Представляешь, она предлагала взамен тебя отдать мне люстру!

Миша ничего не ответил, пожал плечами и заговорил о другом. Не унизился до обсуждения недостатков бывшей жены. А Раечка не представляла, что значила для Татьяны хрустальная люстра. Да и весь разговор двух женщин был гораздо содержательнее нелепого торга.

О хрустальной люстре под потолком дома, в котором живет, Татьяна мечтала с детства, с новогодних елок во Дворце культуры, с детских спектаклей в областных драматическом и музыкальном театрах. Там сияли в вышине, переливались тысячами маленьких радуг хрустальные люстры. Таня считала их царским атрибутом храмов культуры. И была страшно поражена, придя однажды к девочке-однокласснице (из богатеньких) на день рождения и увидев у них над праздничным столом хрустальное чудо. Размером, конечно, меньше театрального, но все равно изумительно прекрасное, с подвесочками по кругу, напоминавшими сказочное платье феи. Так зародилась мечта. А осуществилась она, только когда Тане исполнилось сорок пять лет.

Они с Мишей решили, что уже могут себе позволить шикануть, поднакопить денег и купить люстру стоимостью в пол-автомобиля. Таня обожала свою красавицу, регулярно «раздевала» ее, купала каждое стеклышко в растворе с аммиаком. И люстра сияла как новенькая. Таня приходила домой, нажимала на выключатель и обязательно улыбалась — казалось, будто не просто комната освещается, а она, Татьяна, подзаряжается радостным светом.

Таня не достигла бы трудовых успехов, если бы не обладала большим упорством в достижении цели. Любая проблема имеет решение, была убеждена Таня. Если задача не поддается, значит, я действую ошибочно. Не получается в лоб, надо зайти справа, слева, с тылу — но найти точный путь. И уход мужа из семьи она воспринимала как проблему, к которой требуется подкатить с верной стороны.