– Николай Иванович, а ведь товарищ Лаптев дело говорит, – согласилась с моими доводами Бобоева. – Давайте сделаем так: Антон Антонович подойдет к пионерам, «прикурит» от их факелов свой, и ему останется сделать до Вечного огня только пару шагов.

– Как только он «прикурит» свой факел, – сказал я, – человек на тумбе даст газовикам знак открыть вентиль, газ поступит в горелку, и Мирошниченко зажжет Вечный огонь без всяких никому не нужных эксцессов.

– Так я записываю? – обратился к нам Заборский. – Двое пионеров в парадной форме держат заранее зажженные факелы…

– Нет-нет! – возразила Бобоева. – Вместо пионеров надо будет поставить комсомольцев. На детей в важных мероприятиях никогда нельзя надеяться: то они писать захотят, то устанут факел держать.

«Своих детей у нее нет, – автоматически отметил я. – Кто хоть раз бегал по закоулкам, искал, куда пристроить захотевшего в туалет ребенка, тот никогда не скажет, что это произошло не вовремя. У детей все происходит не вовремя – на то они и дети».

– Поставим вместо пионеров активистов из рабочей молодежи, – согласился Заборский.

При слове «активисты» я невольно поморщился. Ничего хорошего за свою жизнь я от активистов не видел. Проблем они создают много, а толку от них – никакого. Суета одна, показуха, шум, понты!

Закончив планирование на месте будущего Вечного огня, мы перешли на другую сторону площади, где стоял Дом культуры.

– Сколько я ни смотрю на этот Дом культуры, – обратился я к партработникам, – никак не могу понять, зачем в таком небольшом малоэтажном поселке, как Верх-Иланск, построили такое огромное помпезное сооружение. Здесь оно смотрится как пирамида Хеопса посреди заполярной тундры.

– Наш ДК строили в сталинские времена, с заделом на будущее, – охотно стала пояснять Бобоева. – По генеральному плану развития Верх-Иланского района наш поселок должен был разрастись до размеров города с населением в пятьдесят тысяч.

– А что случилось, почему население перестало прибывать? – спросил я.

– Сталин помер, – усмехнулся Заборский.

– А если серьезно?

– Так я серьезно и отвечаю! Сразу же после войны недалеко от нашего поселка было три большие исправительно-трудовые колонии, или зоны, как говорят. Первая – сельскохозяйственная колония общего типа, вторая – лесоповальная зона для особо опасных преступников и третья – колония с основным упором на производство строительных материалов и кирпичей. «Строительная» зона имела свой глиняный карьер и завод с двумя цехами по изготовлению и обжигу кирпичей. На третьей зоне и в карьере работали пленные немцы. После смерти Сталина и двух амнистий пятидесятых годов лесоповальную зону прикрыли – работать на ней стало некому. Сельскохозяйственную зону преобразовали в совхоз «Заря коммунизма». В 1950 году всех военнопленных немцев отправили домой, и производство стройматериалов в нашем поселке также прекратилось. Но пока все три зоны процветали, в Верх-Иланске население только прибывало. Сам представь, – Заборский, незаметно для себя, перешел в обращении ко мне на «ты», – все сотрудники колоний и все члены их семей проживали тут. Плюс обслуживающий персонал, плюс гражданские специалисты. Когда зоны прикрыли, из Верх-Иланска выехало тысяч шесть-семь сотрудников МВД и членов их семей.

– Наш ДК, – вступила в разговор Бобоева, – по первоначальному типовому проекту назывался Дом культуры сотрудников НКВД и членов их семей. Начинали его строить зэки, а заканчивали пленные немцы. После расформирования строительной колонии документация на здание ДК была утеряна.

– Так в нем действительно может быть подземный ход? – спросил я, по-новому рассматривая единственную местную достопримечательность.

– Да черт его знает, что в нем есть! – пожала плечами Людмила Александровна. – Документации же нет, поэтажный план утерян.

– Да нет в нем никакого подземного хода, – уверенно заявил Заборский. – Куда бы из него подземный ход вел?

– Мне рассказывали, – оживился я, – что по подземному ходу можно выйти из ДК в один из домов частного сектора рядом с ним.

– Не верь всякой ерунде, – отмахнулся от моих предположений Заборский. – ДК столько лет стоит, что давно бы уже все стало известно. Шила в мешке не утаишь! Хозяин частного дома, куда бы выходил подземный ход, давно бы проболтался.

– Николай Иванович, не будьте таким скептиком! – возразила Бобоева. – В потайные комнаты тоже никто не верил, однако все подтвердилось.

– Ничего не подтвердилось!

– У нас вот какое происшествие было, – стала рассказывать мне Бобоева. – Пять лет назад стали делать ремонт на цокольном этаже и решили расширить мужской туалет. Снесли стену между туалетом и подвалом и обнаружили потайную комнату, а в ней – замурованный мертвец. Вернее, кости.

– Людмила Александровна, – не желал сдаваться Заборский, – там комната всего два на два метра, и из нее никаких ходов никуда нет. Эту «комнату» специально зэки сделали, чтобы в ней какого-то стукача замуровать. На любом крупном строительстве в сталинские времена авторитетные зэки своих врагов живьем замуровывали. У мертвеца, которого в нашем ДК нашли, руки были связаны и кляп в рот вбит.

– Это примерно в каком году его замуровали? – спросил я.

– Первый этаж начали строить в 1939 году. Во время войны строительство прекратилась, а в 1947 году возобновилось. Где-то в эти годы нашего мертвеца и замуровали.

– А что с ним потом стало?

– Кости сложили в коробку да на кладбище закопали. Не на свалку же их везти!

Мы подошли к Дому культуры.

– Посмотри на фигуры строителей коммунизма на втором этаже, – предложил Заборский. – Особенно присмотрись к человеку со знаменем.

По фасаду здания, над входом, был барельеф, на котором навстречу друг другу шли две группы людей по три человека. Слева первым шел знаменосец, за ним – женщина с копной пшеничных колосьев, за ними – шахтер с отбойным молотком на плече.

Бобоева вошла в ДК, а меня Заборский отвел на угол здания.

– Теперь посмотри на знаменосца отсюда! – сказал он и рассмеялся.

Под другим углом зрения было отчетливо видно, что знаменосец, держащий знамя в правой руке, левой рукой, опущенной вниз, гладит крестьянку по бедру.

– Зэки строили, что ты хочешь! В народе эта композиция называется «Хитрый знаменосец».

– Здорово сделано, с душой!

– Пошли внутрь, там тебе еще один фокус покажу.

На вахте в ДК несла дежурство Кристина Ригель, старушка-немка из спецпереселенцев.

В Верх-Иланске проживало много немцев. Все они либо спецпереселенцы, либо их потомки. Спецпереселенцами называли советских граждан немецкой национальности, до войны проживавших на Украине и в Поволжье. С началом боевых действий с нацистской Германией всех немцев интернировали из западных районов СССР в Сибирь и Казахстан. На прежнем месте проживания не осталось ни одного человека. В начале 1960-х годов спецпереселенцам разрешили вернуться в европейскую часть Советского Союза. Но куда ехать, если от прежних домов либо ничего не осталось, либо они были заняты новыми хозяевами?