Когда Мэгги вернулась с обеда, Этель сказала:

— Кто бы знал, как мне не хватает Хейзел. Столько времени прошло, а я до сих пор не могу поверить, что она умерла.

Мэгги кивнула:

— Мне тоже ее не хватает. Каждое воскресенье чудится, что она позвонит спозаранку и скажет: «Привет, Мэгги, поехали странствовать». Она любила кататься по городу в своей большой старой машине, без дела ни минуты не сидела и от всего получала удовольствие.

— Да, с ней все было весело.

— Этель, ты ведь знала ее лучше всех. Как думаешь, она не уставала от постоянного веселья и деятельности?

Этель покачала головой:

— Ни на минуту. Мы — да, могли устать, но не она, и это утомляло. Помнишь, чего она только не устраивала. Бейсбол, все эти вечеринки, поиски пасхальных яиц, безумные поездки… Эта женщина нас так загружала, что мне даже разводиться пришлось по телефону.

— Интересно, как ей это удавалось?

— Понятия не имею, но за ней было не поспеть. Мы становились старше, а она нет. Помнишь, заставила нас всех учиться крутить хула-хуп, а потом маршировать на параде? У меня два месяца бока болели.

Следующий вопрос Мэгги должна была тщательно продумать. Этель очень нервно воспринимала свой возраст.

— Этель, что для тебя самое неприятное в… э-э… в твоем возрасте?

— Самое неприятное?

— Да.

Этель подумала.

— Ну, наверно, чем старше, тем меньше ты чего-то ждешь. В молодости ждешь, что вырастешь, выйдешь замуж, заведешь детей, потом ждешь, когда же они от тебя съедут.

Вот оно, точно. Ей совершенно нечего ждать. Разве что весны (в Маунтейн-Брук невероятно красиво расцветают кизил и цветы) да осени с ее пестрыми листьями. А больше вроде и незачем все это продолжать. Этель попала прямо в яблочко.

Мэгги посмотрела на часы. Почти четверть десятого. Надо что-нибудь пожевать, иначе голова разболится. Завтра-то все равно идти на работу. Так что она встала, вынула из морозилки готовый обед (печеная куриная грудка и пюре с овощами) и сунула в микроволновку. Дома она питалась лишь замороженными обедами и тостами, потому что: а) не хотела потом отмывать кухню, б) пусть и могла завязать платок сорока разными интересными способами, но готовить не умела. Нет, пробовала, конечно. Поступив на работу к Хейзел, она устроила небольшой ужин для девушек-сотрудниц, но дрожжевые булочки у нее не пропеклись, и после ухода гостей дрожжи в них еще продолжали подниматься, а ночью всех гостей увезли на «скорой» в Университетскую больницу — кроме Бренды, которой ничего не сделалось. После этого Мэгги вообще перестала подходить к плите. Но за все нужно платить. От содержащегося в замороженных обедах натрия у нее отекали руки.

В ожидании, пока разогреется ужин, она взяла журнал «Нью эйдж», оставленный Дотти с пометкой: «Отл. номер!!» Листала страницы, но не видела ничего кроме рекламы ковриков для йоги, свеч для медитации и бесчисленных книжек из серии «Помоги себе сам»: «Премудрости менопаузы», «Диета для достижения оргазма», «Как лелеять ваше тело и ваше либидо одновременно», а одна называлась так: «Сто секретных сексуальных поз древности, собранных со всего мира». Господи помилуй. Она не хотела обижать Дотти, но это вовсе не то, что ее интересует, по крайней мере, на данный момент. Поэтому она бросила журнал в мусорное ведро и взяла сегодняшнюю газету.

Как Бренда и говорила, на первой странице раздела развлечений была помещена большая фотография крутящихся дервишей, и смотрелись они так, будто сошли с экрана… Впрочем, для Мэгги почти все казались ненастоящими. Ричард выглядел в точности как Эдди Фишер[5].

Когда она впервые увидела Этель Клип, их менеджера с редкими лиловыми волосами, стоящими на голове торчком, и в огромных лиловых очках, которые вдвое увеличивали глаза, та показалась Мэгги инопланетным жуком из дешевой фантастической киношки. В 1976-м принимающий всех желающих на бульваре художник-колорист подбирал для Этель ее цвета и сообщил, что больше всего ей идут лиловый и сиреневый, и с тех пор она ничего другого не носила. Хейзел дала Этель прозвище Лиловая Вспышка. Бренду она называла Громоступом, поскольку издалека слышала ее шаги, а Мэгги была Девочкой из Волшебного города.

Поужинав, Мэгги составила посуду в посудомоечную машину и включила ее. Потом приняла ванну, почистила зубы, легла и включила телевизор послушать новости. Как обычно, говорили исключительно про грядущие выборы президента. В последнее время они сводятся к тому, что люди просто поливают друг друга грязью. Тут до нее вдруг дошло. Ее здесь не будет четвертого ноября, чтобы узнать, кто победит. Так зачем же смотреть? Новости ее только огорчают. Они в основном плохие. Она не Бренда, которая интересуется политикой, и не Этель. У Этель настоящая информомания, ей подавай новости двадцать четыре часа в сутки. Мэгги — нет. Новости она смотрела только ради того, чтобы хоть мало-мальски поддерживать беседу с клиентами. Но теперь-то можно не смотреть! Какое счастье — выключить телевизор. И если ее о чем-нибудь спросят в эти несколько дней, она ответит: «Простите, я не в курсе».

На самом деле Мэгги о многом не знала бы с удовольствием. Ее поражало, как едва знакомые люди могут рассказывать о вещах сугубо личных.

Она ни с одной живой душой не стала бы обсуждать Ричарда, тем более с незнакомцами. Может, она и ханжа, но в том, чтобы не знать точных деталей, есть что-то милое, по-настоящему интеллигентное. Она бы предпочла, чтобы люди изъяснялись более неопределенно, но сейчас, особенно в торговле недвижимостью, нельзя позволить себе неопределенности или мягкости. Ни по какому вопросу. Сегодня, чтобы оставаться в игре, приходится быть жестким, даже жестоким, как Бебс. Мэгги изо всех сил старалась быть жесткой, но не могла, и все тут.

Вот вам еще одна резонная причина выйти замуж за Чарльза, когда он предлагал. Но она-то была нацелена на Нью-Йорк, собиралась стать богатой, известной и прославить свой штат. Единственная проблема — она не продумала, как именно станет богатой и известной. Не умея ни петь, ни играть на сцене, ни танцевать и при явном отсутствии музыкального таланта все, что она могла, — это со вкусом одеваться и стильно выглядеть. Но в Нью-Йорке, как оказалось, ее пяти футов восьми дюймов[6]роста не хватило, чтобы стать профессиональной моделью. И после года поисков место модели ей удалось получить только в «чайном домике» «Мезонин» в универсаме Неймана Маркуса в Далласе. Еще можно было стать стюардессой, но в те времена бывшие Мисс Алабамы шли не в стюардессы. Они шли, и удачно, замуж и рожали в среднем 2,5 детей.