Передав мне весла, Озрик продемонстрировал, как продеть их через две веревочных петли, чтобы они встали на место. Я сел на скамью и приготовился грести, предварительно поинтересовавшись:

– В какую сторону?

Он указал. Я видел вокруг только воду. Потом лодка поднялась на гребень волны, и вдали показалась тонкая серая полоска. Должно быть, виднелось побережье Франкии.

Пришлось вернуться к своей работе и налечь на весла. Одно ушло глубоко в воду, а другое махнуло по воздуху. Я чуть не упал со скамьи. Гребля на лодке в море не обещала быть легкой.

Раб нашел деревянный инструмент, похожий на совок для зерна с короткой ручкой, и начал вычерпывать воду со дна лодки обратно в море. Потом прервался на мгновение, вынул из-за пазухи кошелек капитана кога и протянул мне. Когда я взял его и открыл рот, чтобы поблагодарить за спасение жизни, то понял, что слова не нужны. На лице мужчины я увидел то, чего не видел с тех пор, как утонул брат, со дня той смерти, в которой он обвинял себя.

Невольник улыбался.

Мы высадились на берегу, покрытом круглыми гладкими серыми камешками. По колено в воде стояли два маленьких оборванца и наблюдали, как я неуклюже преодолеваю на веслах последние ярды. Мальчишки собирали моллюсков и настороженно попятились, увидев, что мы вылезаем из лодки. Земля немного покачивалась, когда я пошел к ним с вымученной улыбкой.

– Можете отвести нас к себе домой? – спросил я.

Они бессмысленно уставились на меня, а потом, не сказав ни слова, повернулись и побежали, только камни загремели под их босыми ногами, и исчезли за прибрежными дюнами.

Мы вытащили из лодки свои вещи и направились вслед за ними. Немного поразмыслив, я остановился.

– Дай на минутку этот узел, – сказал я.

Раб отдал его, и я осмотрел одежду, которую удалось забрать из дому, – рубахи и белье, пару запасных туфель, свернутый плащ, тунику и сандалии для Озрика, расшитый пояс, рейтузы. Больше ничего не было. Воспользовавшись ножом капитана, я вырезал полоску ткани из старой рубахи и обвязал вокруг головы, закрыв один глаз. Дома все знали о цвете моих глаз, но теперь я был среди чужих, и будет лучше, если они станут думать, будто повязка скрывает пустую глазницу.

Озрик посмотрел и ничего не сказал. Он снова завязал узел и забросил на спину. Мы продолжили свой путь. Поднявшись на гребень дюны, увидели невдалеке, как по болотистой и густо заросшей травой почве к нам спешит один из двоих мальчишек, виденных на берегу. Его сопровождал мужчина в длинной коричневой рясе.

Они остановились перед нами, преграждая путь. Священник был стар и худ и так съежился от возраста, что поношенная ряса болталась на нем. Его лицо было изборождено глубокими морщинами, а тонзуру окружали лишь несколько прядей седых волос. Он рассматривал нас со смесью любопытства и легкой подозрительности. Бо́льшая часть его зубов была утрачена, и он шамкал, когда говорил, но это не имело значения: я все равно не понимал ни слова. Но догадался, что он что-то спрашивает, и тон его не был враждебным.

– Мы были бы рады вашей помощи, – сказал я на латыни.

Он удивленно посмотрел на меня, так как я не производил впечатления образованного человека.

– Мальчик сказал, что вы приплыли на маленькой лодочке, – произнес старик, переходя на тот же язык.

– Мы направляемся ко двору франкского короля, – ответил я.

Он снова удивленно посмотрел на нас.

– Я думал, вы потерпевшие крушение моряки или, может быть, пилигримы. Иногда мы видим приплывших пилигримов, которые держат путь в Рим.

– Нам пришлось покинуть корабль, – солгал я и встретил его озадаченный взгляд.

– Никакого шторма не было.

– Пожар на корабле, – на ходу сочинил я. – Повар был неосторожен. Остальные пассажиры и команда сели в другую лодку. Если бы вы смогли направить нас, я был бы благодарен.

Старый священник колебался в нерешительности.

– Наш король Карл может быть где угодно. У него нет постоянной резиденции.

Это, в свою очередь, озадачило меня. Я представлял, что великий правитель франков живет в роскошном дворце в столице, а не скитается с места на место, как кочевник. Наша жизнь окажется тяжелее, если мне с Озриком придется следовать за ним по всему обширному королевству.

– Но, скорее всего, в это время года он в Ахене, – сказал священник. – Занимается строительством. Насколько я понимаю, каким-то необычайным проектом.

– Тогда, возможно, вы можете указать мне лучший путь туда, и как далеко нам придется добираться? – спросил я.

– А как же ваша лодка? Вы оставите ее?

Я догадался, что для священника маленькая лодчонка представляется значительной ценностью.

– Буду рад, если вы примете ее в дар как знак благодарности. Мне она больше не нужна, – великодушно проговорил я.

Священник взглянул на Озрика. Тот, скособочившись, стоял рядом.

– Если вы с вашим товарищем собираетесь идти дальше, вам понадобится разрешение моего аббата.

Он сказал несколько слов мальчишке. Несомненно, старик велел бежать на берег и позаботиться, чтобы лодку не унесло в море, поскольку парень бросился через дюны.

– Пойдемте со мной! – сказал старик. – Здесь неподалеку деревня, где вы сможете отдохнуть. Завтра пойдем в монастырь и встретимся с аббатом.

Мы отправились по тропинке, петлявшей среди заросших камышом кочек. Под ногами хлюпало, священник шел впереди, шлепая по лужам.

– Меня зовут Лотарь, – сказал он через плечо. – Вам повезло, что я был здесь, когда вы прибыли, а то никто бы вас не понял: здесь говорят только на местном диалекте. Деревня принадлежит моему монастырю, и она очень бедная. Люди живут рыболовством и подбирают то, что выбрасывает море.

По его тону я понял, что он все еще не убежден, что мы на самом деле потерпели кораблекрушение.

– Я не видел никакой рыбацкой бухты, – сказал я.

– Побережье слишком открыто для злых зимних штормов. Деревенские жители держат лодки в устье реки неподалеку, а в плохую погоду бросают невод во внутренние озерца. – Он больше не мог сдержать любопытства: – Где вы так хорошо научились латыни?

– Отец пригласил священника, чтобы учить меня.

Я не сказал, что это был беглый священник: церковь преследовала Бертвальда за кражу. С собой он приволок любовницу – дикого вида неряху с живописной копной жестких каштановых волос. Король, верный старым традициям, с удовольствием приютил изменника религии, в которой не видел никакого толку. Бертвальд оставался у нас почти десять лет, и ему нечего было делать, кроме как плодить детей и наставлять меня, своего единственного ученика. Он и Озрик оказали на меня наибольшее влияние, и я только теперь начинал понимать, каким хорошим учителем был священник. Кроме латыни он научил меня читать и писать, а также дал начальные знания по грамматике и логике. Когда напивался, он хвастал значительностью церкви, из которой ушел, и заявлял, что у нее имелась своя школа и библиотека из пятидесяти книг. Но под конец моего учителя погубили вольнодумные речи. Один из наших местных христиан выдал священника его бывшему епископу, и Бертвальд скрылся так же быстро, как и появился.