Малюта в «Дворовой тетради» записан после двух своих братьев. Значит, он — младший. Но не третий, а, скорее всего, пятый: первым назван «Третьяк» — третий сын в семье. Видимо, двух старших сыновей и отца к тому времени не было в живых или они получили поместья в других местах.

Малюта — персональное прозвище, довольно редкое. Его могли дать за малый рост и хилое телосложение взрослому человеку, а могли — младенцу. В последнем случае Малюта в зрелые годы вполне мог оказаться человеком среднего роста или даже богатырем. Более того, один из иностранных источников сообщает, что прозвище свое Григорий Лукьянович получил… в качестве дружеской насмешки над его весьма крупными габаритами.

Приходится признать: прозвище ничего не говорит нам о внешности Малюты.

Третьяк и Неждан — такие же персональные прозвища, как и Малюта. Только в документах XVI века они попадаются гораздо чаще. Христианские имена братьев Малюты, полученные при крещении, были иными.

Историк В. Б. Кобрин много лет назад высказал идею, согласно которой прозвище Третьяк не обязательно давали третьему сыну. «В Дворовой тетради мы находим, — пишет В. Б. Кобрин, — 6 носителей имен Второй (Другой), 27 Третьяков, 11 Пятых, 6 Шестаков, по одному Семого и Осъмого и двоих Девятых Итак, Третьяков было в четыре с лишним раза больше, чем Вторых и Других, хотя, естественно, вторых детей было больше, чем третьих. Вряд ли и шестых детей было столько же, сколько вторых. Даже если носители порядковых имен действительно занимали соответствующие порядковые места в семье… ясно, что имена-числительные давались преимущественно третьим, пятым и шестым детям, либо имена Третьяк Пятой и Шестак оторвались от своей этимологии. И то, и другое характерно скорее для имен, чем для прозвищ»[16].

Что ж, это классический случай, когда ученый, внимательно глядя в документ, забывает время от времени посмотреть и в окно. Иначе говоря, не видит за исследовательской методикой реалий обыденной жизни. А реалии таковы: удивительно, поистине удивительно, что вообще нашлось несколько нерадивых мамашек, которые позволили прозвищам «Второй» и «Другой» закрепиться за их сыновьями. Ведь мальчишкам не вечно быть у мамкиной юбки! А сколько неприятных ситуаций может доставить взрослому мужчине прозвище «Второй» или, еще того хлеще, «Другой»?! Они неблагозвучны и дают превосходный повод для насмешек. А вот «Третьяк» — прозвище звонкое, задиристое, лихое. Отличное мужское прозвище. Разумеется, его-то и будут использовать чаще иных «порядковых прозвищ». Ничего странного. Так что Малютин брат, названный так в «Дворовой тетради», был, скорее всего, именно третьим сыном Лукьяна-Скурата Бельского.

Третьяка, судя по другим источникам, звали, как и Малюту, Григорием. Известно, что у него имелся сын — Петр Григорьевич по прозвищу Верига, которого иначе именовали «Веригой Третьяковым»[17]. Этот Верига в большие чины не пошел, но при дворе был заметен. Он не раз отправлялся в большие походы поддатней или рындой при государе. Известно, что в начале 1580-х Петр Григорьевич владел сельцом Степаново Переяславского уезда[18]. 15 июля 1573 года «Верига Григорьев сын Бельской» дал Иосифо-Волоцкой братии «на корм» пять рублей «по отце по своем по Григорье», а значит, Третьяк-Григорий Скуратов-Бельский к тому времени уже упокоился[19].

Неждан (так могли именовать ребенка, зачатого противу ожиданий родителей), возможно, носил имя Яков. Историкам хорошо известен значительный деятель грозненского царствования Богдан (Андрей) Яковлевич Бельский, племянник Малюты. У Богдана Бельского имелся брат Невежа Яковлевич. Следовательно, Неждана Скуратова крестили Яковом? Однако в точности установить этого не удается, тут есть сомнения. Во-первых, у Неждана были дети — Давыд и Григорий, и они носили патроним Неждановы, а не Яковлевы[20]. Во-вторых, Яковом мог быть еще один брат Малюты — один из тех, кто родился раньше Третьяка и, возможно, рано скончался.

По другой, более обоснованной версии, Неждан Лукьянович Скуратов-Бельский получил во крещении имя Иван. Доказательства на сей счет следующие: весьма редкое для дворян XVI века имя Давид (Давыд) используется в отношении Бельских дважды. Это, во-первых, уже названный Давыд Нежданов, рында в государевых походах 1576 года под Калугу и 1577 года на Ливонию[21]. И, во-вторых, некий Давыд Иванович Бельский — один из младших командиров в том же ливонском 1577 года походе Ивана IV[22]. К исполнению обязанностей младшего офицера «рынду у самопалов» вполне могли привлечь. Весьма вероятно, что речь идет об одном человеке. А значит, Неждана Скуратова-Бельского, скорее всего, окрестили Иваном.

Вероятнее всего, старший брат Малюты окончил свои дни в стенах Иосифо-Волоцкого монастыря. В приходно-расходных книгах обители встречается некий «старец Илья, Малютин брат Скуратова». Он же, скорее всего, Неждан Скуратов-Бельский, Иван во крещении. Для XVI века считалось обычным делом, постригаясь во иноки, принимать монашеское имя, имевшее с мирским общую первую букву[23].

Если ситуация с братьями Григория Лукьяновича и их отпрысками более или менее ясна, то прочая родня — область загадок и догадок.

Предположительно в конце 1550-х — начале 1560-х ушел из жизни (видимо, убит в бою) некий Владимир Скуратов. В 1578 году под Кесью (Венденом) погиб некто Федор Семенович Скуратов[24]. Дмитрий Федорович Скуратов, очевидно, сын последнего, в конце 1580-х имел относительно невысокий чин жильца, сохранил его до начала XVII столетия и служил с небольшого поместья в 400 четвертей[25]. Впрочем, в отношении Дмитрия Федоровича и Федора Семеновича есть сильные подозрения, что они — родня упомянутых выше Хлоповых, а не Бельских.