У меня отвисла челюсть.

— Откуда вы знаете?

Она покашляла, разгладила складки на своей юбке-брюках из бутылочно-зеленого твида.

— Мне рассказывали о таком повороте дела, давно, в начале моей работы. Был один человек, который при жизни изрядно напакостил, впрочем, не мне судить, ну да ладно, в общем, там, наверху, это не понравилось. Он, кстати говоря, был автомехаником. Из тех, что обирают клиентов. С ним там познакомились, как с вами, и сказали, чтобы возвращался обратно на землю искупать грехи. Так он последние двадцать лет жизни был добровольным инструктором по вождению в «Ассоциации женщин на грани нервного срыва». А вы кто по профессии?

— Я как раз и занимаюсь обучением нервных женщин. Шучу. Я пишу статьи для «Модели».

— Надо же. Та самая «Модель», что на прошлой неделе поместила на обложку заголовок «Я променяла свекровь на накидку из лисьего меха и правильно сделала»?

— Как приятно, что вы запомнили… Я написала ту статью. Это материал «для продвинутых».

— Очень может быть, но там, наверху, «для продвинутых»… Во всяком случае, это многое объясняет. А что именно от вас потребовали?

— Сделать осмысленными мою жизнь, журнал, семью, чтобы вокруг воссияли красота и добро, в общем, все такое. Он сказал, что пришлет кого-нибудь мне в помощь…

— Вот как.

Жермена Крике побледнела и уткнулась в рукоделие. Потом мы обе долго молчали, и я пыталась осмыслить услышанное. Полный абсурд, с какой стороны ни возьми. Я взглянула на коврик Жермены и с изумлением обнаружила, что на нем изображены не лань с олененком, не замок Шамбор и не «Анжелюс» Милле, а… лысая голова. Сначала я приняла ее за голову Зинеддина Зидана, но тут провожатая убрала руку, и я поняла, что Жермена Крике создает портрет Иоанна Павла II. У меня вырвался вопль:

— Жермена, вы что, член секты «Свидетелей Иеговы», адвентистка Седьмого дня или что-то в этом роде? И работаете здесь, чтобы обращать больных в христианство?

Искренне возмутившись, она воскликнула:

— Ничего подобного! Обращение в какую бы то ни было религию запрещено нашей деонтологической хартией! Моя работа — облегчать людям путь к смерти, а не обращать их. Я католичка, и для меня большая радость видеть, как мои подопечные уходят в мир иной по-христиански, но не более того, ни в коем случае. Я никогда бы себе не позволила ничего подобного. — Она с довольным видом погладила свой пучок на затылке. — Самое большее, что я могу предложить, — короткая молитва в последнюю минуту. Я ничего никому не навязываю, все делается очень деликатно.

— Послушайте, я абсолютно ничего не понимаю. Я твердо убеждена, что разговор с Карлом мне не приснился, я помню родинку у него на лице, запах талька, которым он пудрит хвостик, сливовый цвет бархатного дивана, все это слишком конкретно, чтобы быть сном. А верите мне только вы. Но, если вдуматься, Жермена, истории с клинической смертью, указания с того света — все это совершенно иррационально!

— Иррационально? Безусловно. Но иррациональное повсюду вокруг нас, Полин. Вы что, правда думаете, что мир, в котором мы живем, разумен? Вот я, например, никогда не читаю журналы для женщин… («Оно и видно», — язвительно подумала я, глядя на ее синтетический жакет с золотыми пуговицами.) Тем не менее я могу смело утверждать, что масса женщин искренне верят: потрать они триста евро на сумочку от Hermes — и жизнь станет счастливее и радостнее. («Триста евро? Несчастная, да она не была в дорогом магазине со времен первого нефтяного кризиса», — умилилась я про себя.) Это совершенно иррационально, но я никого не осуждаю.

Жермена выдержала паузу и спросила с некоторым колебанием в голосе:

— Вы замужем?

— О да! И очень удачно! У меня прекрасный муж и двое чудесных детей… Хотите посмотреть?

Уже два дня при мысли о Пьере и детях у меня на глаза неизменно наворачивались слезы, и я опустила голову — якобы в поисках сумки. Но Жермена остановила меня, подняв вверх указательный палец с остреньким ноготком:

— Понимаете, я не замужем. И, раз уж мы заговорили об иррациональных вещах, скажу, что считаю совершенно нелепым размягчение мозга у заведомо умных женщин от одного только факта рождения ребенка. Ни одному млекопитающему не пришло бы в голову так умиляться и восхищаться своими репродуктивными функциями.

Я потрясенно взглянула в сиявшее улыбкой лицо Жермены.

— Скажите, Полин, «человек», которого вы встретили в том мире, действительно сказал, что кто-то поможет вам найти смысл жизни?

— Да.

— Я должна кое в чем признаться. Помните рассказ про автомеханика, с которым я встретилась, когда начинала работать? Бог предстал перед ним в виде Алена Проста[8]и тоже пообещал помощь. Представьте себе, первым человеком, которого бедолага увидел, когда очнулся, была я. И мне пришлось трудиться вместе с ним. Боюсь, Полин Орман-Перрен, в ближайшие дни мы будем почти неразлучны.

Даже не дав мне времени на ответ, Жермена Крике свернула свое рукоделие и бодрым шагом направилась к выходу. В дверях она остановилась и проронила, не оборачиваясь:

— Напомните мне, как вы получили травму? На вас свалились бутылки с минеральной водой? Неужели это вам ни о чем не говорит? Вам что-нибудь известно о Великом потопе? Во всех монотеистических религиях говорится о том, как Бог затопил водами грешников, чтобы они искупили свои грехи. Обычно на это уходит сорок дней. Здесь все уладилось довольно быстро. А несчастный Моисей сорок лет скитался по пустыне, так что вы легко отделались. И я тоже, если следовать этой логике, — вздохнула она и скрылась за дверью.

Когда она ушла, я решила все хорошенько обдумать.

Что ж, все просто. Единственным человеком, поверившим в мой рассказ, оказалась старая дева, католичка, добровольная помощница умирающих, у нее острая аллергия на мою работу и на мое семейное положение, а послал ее Бог, в которого я никогда не верила, чтобы наполнить смыслом мою жизнь. Вот и все. Вечером, когда пришел Пьер, лицо у меня было белым как мел, вернее, как раствор антибиотиков в капельнице.

Вселенная приводит меня в замешательство. Я не могу себе представить, что подобный часовой механизм функционирует без часовщика.

Вольтер

Я вытянула из огромной бледно-зеленой коробки еще одно миндально-земляничное пирожное.

Матильда не верила своим глазам.

— Я принесла их, потому что эта новинка украсит жалкую палату, но не думала, что ты на них польстишься. Знаешь, сколько там калорий?

— Ну и пусть. Я хочу есть.

— Что?! Но мы же договорились восемь лет назад, что больше не будем хотеть есть?

И лучшая подруга, сделав свирепое лицо, вырвала у меня из рук коробку.