Елена Константиновна Войтович, танцевавшая прежде в кордебалете Мариинского театра, вела кружок при Доме пионеров. Она и концертмейстер Ирина Александровна Воронина, научившая мальчика играть на фортепьяно несложные мелодии, развили балетные и музыкальные способности Рудольфа.

Так получалось, что Рудик всегда оказывался в поле зрения профессионалов. К десяти годам, когда мальчик поступил в танцевальный кружок Дома пионеров, похвалы в его адрес раздавались уже со всех сторон. Рудик частенько слышал самые главные слова: «Тебе нужно ехать в Ленинград».

Легко сказать — Ленинград… Об этом было страшно и подумать. И не только потому, что мальчик происходил из небогатой семьи и жил в Уфе далеко от центра. Склонность Рудика к танцам просто приводила в ярость его отца. К тому же результаты школьной учебы становились все хуже и хуже — в обратной пропорции к танцевальным успехам мальчика. К последнему году учебы в Уфе его высшей оценкой стала «тройка». Учителя знали, что Рудик в состоянии учиться гораздо лучше, но понимали, что он всецело увлечен балетом.

Кроме танца (или, вернее, в результате увлечения танцем) у мальчика появилось горячее желание и дальше учиться играть на рояле. Когда он признался в этом отцу, тот ответил: «Рудик, рояль — это неинтересно. На нем трудно выучиться играть. Гораздо лучше научиться играть на аккордеоне или губной гармошке. Аккордеон поможет тебе завоевать популярность на любой вечеринке, и ты сможешь всюду брать его с собой. Не думай о рояле. Ты же не сможешь таскать его повсюду за собой на спине. Кроме того, рояль далеко не всем нравится».

Впоследствии Рудольф очень сожалел о том, что не смог убедить отца: музыка не должна ограничиваться инструментами, которые можно унести на своей спине. До конца своих дней он не оставлял надежду научиться играть на рояле. В 1960 году на деньги, которые он получит во время турне по Восточной Германии, Нуреев купит хороший инструмент для ленинградской квартиры, где жила его сестра Роза. Жаль только, играть именно на этом инструменте ему уже не придется…

…Вскоре Рудик узнал: группу детей, отобранных по всей Башкирии, посылают в Ленинград, где они будут держать экзамены для поступления в Ленинградскую балетную школу. Казалось, его сон вполне может стать явью. Но увы…

Мальчик буквально умолял отца пойти вместе с ним и навести справки: что нужно для того, чтобы присоединиться к этой группе? Вместо этого отец советовал ему забыть о танцах. Вскоре Рудик узнал, что дети уже уехали в Ленинград без него, и дни душевного подъема сменились у него черным отчаянием. Долгое время после этого, когда отец встречался с мальчиком глазами, он казался смущенным. Рудик долго не понимал почему, пока через пару лет, когда сам заработал немного денег, не отправился на три дня в Москву. И тогда ему все стало ясно: у отца в то время просто не было двухсот рублей, нужных для покупки билета от Уфы до Ленинграда…

Но в детские годы многое переживается, как настоящая драма. Старшие Нуреевы решили, что для сыновнего блага они должны раз и навсегда запретить ему заниматься танцами. Только так, рассуждали они, можно подавить одержимость сына и прекратить его постоянную беготню то на занятия танцами, то на репетиции и выступления. Они все время твердили, что Рудик уже не ребенок и в его годы они уже работали. Советовали либо бросить школу и начинать зарабатывать на жизнь, либо сосредоточиться на школьных занятиях, чтобы затем стать хорошим специалистом в какой-то области. Некоторое время отец хотел, чтобы мальчик стал военным. Он служил в артиллерии, и Рудик просто обязан идти в артиллерию! Хамет не предполагал, что у его сына могут быть другие планы, а узнав о них, пришел в ярость. «Отец его преследовал», — скажет о Хамете Нурееве первый педагог Рудольфа Анна Удальцова.

Некоторые биографы поспешно утверждают, что Рудольф всю жизнь не мог простить отца. Но «Автобиография» Р. Нуреева свидетельствует о другом — о глубоком понимании близкого человека, несмотря на серьезные разногласия между ними, о способности проникнуть в чужую душу и поставить себя на место другого. Это кажется особенно важным, когда речь идет о характере Рудольфа Нуреева, его человеческих качествах, не устраивавших многих в его окружении.

«Я могу понять, что он чувствовал, — признавался танцовщик. — Он так долго мечтал о сыне, который, как он надеялся, пойдет по его стопам. А вместо этого что произошло?

…Для него карьера артиста была чем-то неприемлемым, легкомысленным и, главным образом, делом немужским. Как член коммунистической партии он боролся за возможность для своих детей подняться гораздо выше того, чем был он сам, получить образование, и он просто не мог понять, как я могу желать стать танцовщиком, когда у меня такие возможности, которых раньше не имел ни один член нашей семьи — стать доктором или инженером, человеком с положением, способным занимать руководящие должности, иметь хорошую обеспеченную жизнь — все, чего сам отец никогда не имел. Для него все артисты были по существу пьяницы, люди, которые лет до сорока ведут беззаботную жизнь, а затем бессердечный директор из-за их старости и бесполезности выгоняет их из театра, и они становятся нищими. «Если мой сын станет танцовщиком, то это ненадолго, а затем он станет швейцаром», — сказал однажды мой отец сердито. Ничего себе перспектива для Нуреева! Жизнь в это время была нелегкой, в школе ли, дома ли — все, казалось, шло плохо. Мне было теперь около 14 лет. Я становился все более и более замкнутым и чувствовал себя все более и более одиноким».

Сестра Роза, единственный союзник Рудика, уехала в Ленинград, и подростку казалось, что никто, буквально никто не понимает его стремления к танцу. Отчасти так оно и было…

Так как дома Рудику запрещали танцевать, а он, естественно, не мог прекратить заниматься, он стал жить в обстановке постоянной лжи, постоянно изобретая пути, чтобы улизнуть из дома на репетицию и уроки танца. Иногда прибегал к уже излюбленному варианту: предлагал помощь матери — купить, например, что-нибудь нужное из продуктов. Разумеется, «помощник» обычно очень поздно приходил домой с рынка, а однажды по рассеянности умудрился потерять продовольственные карточки, на которые вся семья могла бы жить в течение недели. Можно представить, какой скандал разгорелся дома!

А тут еще из школы, хотя Рудик в значительной степени и способствовал ее танцевальным победам на всех национальных конкурсах, учителя стали посылать Хамету Нурееву целый поток писем, жалуясь на нерадивого ученика. «Нуреев занимается все меньше и меньше… У него ужасное поведение. Он всегда опаздывает в школу… Нуреев очень нервный, подвержен приступам гнева… часто дерется с одноклассниками. Он прыгает подобно лягушке… Это все, что он умеет… Он танцует даже на лестничной площадке».

Как оказалось, Рудик танцевал не только на лестничной площадке. Единственное счастливое воспоминание, которое он сохранил об этих годах, это выступления с народными танцами в пригородных деревнях вокруг Уфы. Танцевальная группа молодежи вечерами переезжала из деревни в деревню, весь ее состав и все театральное оборудование размещалось на двух маленьких грузовиках. Там, где останавливались танцоры, эти грузовики плотно ставились рядом, борта их убирались, настилался деревянный пол, становившийся на какое-то время импровизированной сценой. Занавес был сделан из красной хлопчатобумажной ткани с большими голубыми цветами. «Материи такого рода вы найдете в любой татарской избе: на диванах, подушках, кроватях, на занавесах, в нишах — когда вспоминаешь об этом, на душе становится теплее», — пояснял Рудольф. Ее натягивали на середине грузовиков, а позади образовывалась закулисная часть. Зрители сидели на простых скамейках, а вокруг передвижного театра висели горящие голубым пламенем, коптящие керосиновые лампы. Эти романтические воспоминания Рудольф Нуреев сохранил на всю жизнь…