Весь дом представлял собой поистине арсенал и караульное помещение; матери и дочери были также весьма воинственны. Уже на тринадцатом году жизни Джакопо тайно покинул дом и уехал сначала в Паникале к папскому кондотьеру Бальдрино, тому самому, кто и мертвый продолжал вести свое войско, ибо из покрытой знаменем палатки, где лежало его набальзамированное тело, передавался пароль войскам — пока не был найден достойный преемник.

Джакопо, поднимаясь все выше и выше на разной службе, собрал вокруг себя своих приближенных и получил с их помощью именно то, что иному князю переходит по наследству от длительно существовавшей династии.

Эти родственники сохраняли боеспособную армию, пока он лежал раненый в Кастель дель’Нуово в Неаполе; его сестра собственноручно взяла в плен посланцев короля и тем самым спасла ему жизнь.

На далеко идущие планы указывает то, что Джакопо был исключительно надежен в денежных делах и поэтому сохранял доверие банкиров и после поражений; он повсюду защищал крестьян от солдатских грабежей и не любил, когда разрушали завоеванные города; но особенно то, что он выдал свою очаровательную возлюбленную Лючию (мать Франческо) замуж за другого, чтобы быть свободным для брачного союза, который помог бы ему занять княжеский престол. Браки его родственников также были подчинены определенному плану. Он был далек от безбожия и беспутной жизни своих собратьев по воинскому ремеслу, а три наказа, которые он дал своему сыну, выпуская его в свет, были таковы: не соблазняй чужую жену; не бей никого из своих людей, а если это случится, отошли его очень далеко; и наконец, никогда не садись на тугоуздую или теряющую подковы лошадь.

Но прежде всего как личность он являл собой если не великого полководца, то великого воина (солдата), физически сильного и тренированного человека, с открытым, располагающим к себе лицом крестьянина; он обладал замечательной памятью, помнил всех своих солдат, их лошадей и оплату солдат в течение многих лет. Его образование было лишь итальянским; но весь свой досуг он использовал для изучения истории и приказывал переводить для себя греческих и латинских авторов.

Франческо, его еще более прославленный сын, с самого начала явно стремился к высокой власти; он завоевал могущественный Милан благодаря блистательному полководческому искусству и несомненному предательству (1447-1450 гг.).

Его пример манил. Эней Сильвий[49] писал об этом времени так: «В нашей столь подверженной изменениям Италии, где ничто не прочно и нет больше старой власти, слуги легко становятся королями». Но один человек, сам себя называвший «человеком Фортуны», который занимал тогда воображение всей страны, — Джакомо{45} Пиччинино, сын Николо. Все открыто задавались одним животрепещущим вопросом: удастся ли и ему основать свое княжество или нет? Более крупные государства были явно заинтересованы в том, чтобы воспрепятствовать этому, и Франческо Сфорца также считал, что род военачальников, ставших властителями, должен окончиться на нем самом.

Но войска и их предводители, которых посылали против Пиччинино, когда он, например, намеревался завоевать Сиену, видели[50] свой интерес в том, чтобы поддержать его: «Если с ним будет покончено, нам останется только снова мирно пахать землю». Держа его в осаде в Орбетелло, они в то же время снабжали его продовольствием, и он с почетом смог выйти из окружения. Но и он в конце концов все-таки не избег своей судьбы. Вся Италия спорила о том, что произойдет, когда он после визита к Сфорца в Милан (1465 г.) поехал к королю Ферранте{46} в Неаполь. Несмотря на все поручительства и высокие обязательства, последний, по сговору со Сфорца, приказал убить его в Кастель Нуово[51]. И кондотьеры, владевшие доставшимися в наследство государствами, никогда не чувствовали себя уверенными в своей судьбе; когда Роберто Малатеста и Федериго Урбинский умерли в один и тот же день (1482 г.), один в Риме, а другой в Болонье, обнаружилось, что каждый из них, умирая, завещал свое княжество другому[52]! По отношению к сословию, которое позволяло себе столь многое, считалось дозволенным все.

Еще совсем юный Франческо Сфорца женился на богатой наследнице из Калабрии, Полиссене Руффа, графине Монтальто, которая родила ему дочку; одна из его теток отравила жену и ребенка и завладела наследством[53].

Со времени падения Пиччинино появление новых княжеств кондотьеров воспринималось как нетерпимый далее скандал; четыре «великих государства» — Неаполь, Милан, Папское государство и Венеция — создали как будто некую систему равновесия, которая не терпела более никаких нарушений такого рода. В Папском государстве, кишевшем мелкими тиранами, которые частично еще были или оставались кондотьерами со времени Сикста IV, непоты добились исключительного права на подобные предприятия. Но достаточно было какого-либо колебания в отдельных случаях, чтобы кондотьеры вновь давали о себе знать.

В дни жалкого понтификата Иннокентия VIII{47} дело было близко к тому, что бывший ранее на бургундской службе капитан Боккалино чуть было не передался к туркам вместе с городом Озимо, который он завоевал для себя[54]; можно было только радоваться тому, что он при посредничестве Лоренцо Великолепного{48} удовлетворился денежной компенсацией и уехал. В 1495 г. при общей неразберихе, вызванной войной, которую вел Карл VIII{49}, на политической арене появился кондотьер Видоверо из Брешии[55]; уже раньше он завоевал город Чезена, убив множество дворян и горожан; но крепость не сдалась и ему пришлось уйти.

Теперь во главе войска, которое ему уступил другой авантюрист, Пандольфо Малатеста из Римини, сын вышеупомянутого Роберто и венецианский кондотьер, Видоверо отнял у архиепископа Равенны город Кастельнуово. Венецианцы, которые опасались худшего и без того были теснимы папой, «доброжелательно» приказали Пандольфо при случае арестовать приятеля; он сделал это, хотя «с болью в сердце», затем пришел приказ повесить его. Пандольфо предусмотрительно сначала удавил его в тюрьме, а потом показал народу. Последним более значительным примером подобных узурпаций является знаменитый кастелян из Муссо{50}, который во время смуты в Милане после битвы при Павии (1525 г.){51} притязал на озеро Комо.

* * *

В общем, говоря о деспотических государствах XV столетия, можно утверждать, что все гнусности чаще всего встречались в мелких и самых мелких государствах. Именно здесь в многочисленных семействах, члены которых хотели жить в соответствии со своим рангом, постоянно возникали споры о наследстве; Бернардо Варано из Камерино убил (1434 г.) двух своих братьев[56] потому, что его сыновья хотели получить их наследство. Там, где какой-либо правитель города выделялся деятельным, бескровным, умеренным правлением и заботой о культуре, он, как правило, принадлежал