– Дина, Юрась! Чай замерзнет! – кричала Катя.

Юрась вдруг пожалел эту девчонку: у бабушки Таси не забалуешь. Хотя ей, наверное, не привыкать, после детдома… Юрасю так тоскливо стало, что хоть вой. Как попала Динка в детдом, где ее родители? Может, и живы, может, ее мама тоже собралась второй раз замуж, а Динку – с глаз долой?

– Дядя Саша звонил твоей маме по телефону, – услышал он совсем рядом Динкин голос, но почему-то не удивился, даже глаз не открыл. – Я слышала, как он с ней разговаривал. Он сказал, что так нечестно и что она должна обязательно приехать и с тобой все обсудить. А что обсудить, Юрась?

Когда Юрась понял, что дед на его стороне, он все-таки не выдержал и заплакал. Он всхлипывал в ладони, а Динка сидела рядом, положив горячую руку ему на спину и прислонив голову к его плечу. Когда слезы кончились, Юрась сказал сердито:

– Никому не говори, поняла?

Динка только кивнула. И Юрась ей сразу поверил.

Как только Динка приехала к бабушке Тасе, у нее появилось два друга. Первый друг сам выбежал ей навстречу, едва мама толкнула калитку. Разметая воробьев по двору, хлопая ушами, путаясь на поворотах в лапах, летела им навстречу самая смешная собака в мире. Она была тощая и длинноногая, а лаяла так звонко, что Динка зажала уши, а мама засмеялась:

– Юла, Юла…

Собака стала ластиться, упала на живот, поползла к дяде Саше, потом к Юрасю, перевернулась на спину, будто просила, чтобы ее погладили, и косила то на маму, то на Динку темными круглыми глазами. Динка засмеялась и погладила Юлу по пузу. Юла тут же вскочила и лизнула Динку в щеку, в нос, в губы.

– Ну-ну, суматошная, отстань, – сказала, выходя на крылечко, бабушка Тася.

Юла была необычной собакой. Появилась она у бабушки Таси вот как.

Это случилось три года назад, бабушка Тася тогда еще постоянно жила в Легких Горах, хотя зимой дорогу заносило и добраться до города иногда было просто невозможно.

Январь перевалил за середину. Стояли крещенские морозы, да такие, каких давно в этих краях не было. Бабушка Тася утеплила стайку, где жила молодая козочка Беляша и десяток кур. Тяжело стало за водой ходить, хоть и колодец недалеко. Вода в колодце покрывается тонким стеклом льда. Ведро пробивает в стекле узкую лунку, вода набирается медленно, нехотя. Каждый раз, когда надо было идти за водой, бабушка Тася собиралась с духом. Хорошо, что расчистили дорогу, завтра обещал приехать Саша, он наносит воды на неделю. Но сегодня-то как? Надо идти.

Скрипит, ворчит под ногой снег, будто слова выговаривает, воздух звенит льдинками, обжигает зубы при каждом вдохе. Белая шапка на крыше колодца. Варежки примерзают к ручке ведра. Стукнуло ведро об лед, что-то взвизгнуло. То ли ручка у ведра, то ли ворот у колодца, и бабушка Тася не могла понять, почему ведро так тяжело. А когда вытащила, ахнула. В воде, перемешанной с крошками льда, барахтался, пытаясь выбраться, щенок. Его когти скользили по стенкам ведра. Щенок так посмотрел на бабушку Тасю темными круглыми глазами, что она сдернула с головы шаль, укутала его, мокрого, крупно дрожащего, посеменила домой, бросив у колодца и ведро и коромысло.

Сначала бабушка Тася думала, что ей не выходить щенка.

– Девка, – констатировала она, подняв щенка за шкирку и внимательно осмотрев. – Иди-ка вот…

Она достала старую Сашину шапку-ушанку, уложила туда щенка, укрыла пуховым платком и устроила у жарко натопленной печи. Но щенок дрожал не переставая и все пытался из шапки выскочить.

– Лежи, лежи, вот юла, куда ты скочешь?

Но щенок все-таки выбрался из шапки, на полусогнутых, дрожащих дошел до спасительницы и ткнулся ей в ноги.

– Что ты будешь, а… – проворчала бабушка Тася.

Взяла низкую скамеечку, села у печи, закутала щенка в платок, положила его на колени. Накрыла сверху своими горячими сухими руками. Щенок дрожал и дрожал, и будто всхлипывал, и жаловался, но наконец уснул, пригревшись.

– Юла ты, Юла, – вздохнула бабушка Тася. Она смотрела на огонь, мерцавший в круглых дырках печной дверцы.

А наутро пришел к бабушке Тасе сосед, дед Телятьев. Коромысло принес да ведро.

– Ты чего это, Таисья Александровна, ведра по всей деревне разбросала? – И тут же ахнул. – Люська! Люська моя! Ты как здесь? Ты почему здесь? Я ж тебя по всей деревне…

– Но-но, Николай Витальевич, вы не очень-то руки протягивайте! – прикрикнула бабушка Тася, сгребая Юлу на руки. – Никакая она не ваша, а была бы ваша, так чего ж она в колодце делала?

– Где? – вытаращил глаза дед Телятьев. – Я ее неделю назад из городу привез… На вокзале подобрал, а вчера она у меня пропала, и как улизнула, ума не приложу…

– Ты поменьше-то болтай, – рассердилась бабушка Тася, – собака сама в колодец не прыгнет!

Дед Телятьев обиделся.

– Ты что же, Таисья Александровна, первый день меня знаешь? Или мы с тобой всю жизнь забор в забор не прожили? Иль не знаешь, какое я отношение к любой скотине имею?

Это была правда, дед Телятьев сильно зверей любил, и у него дома всегда кто-нибудь жил – «квартировал», говорил он. То стриж с поломанным крылом, то ежик, которого он в реке в наводнение выловил, то кошки-собаки… Деда Телятьева даже прозвали в деревне Дедом Мазаем. Бабушка Тася все это прекрасно знала, но не смутилась.

– Как же, скажи, она в колодец попала? С неба, что ли?

Дед Телятьев ласково прищурился.

– С неба не с неба, Таисья Александровна, а мысль твоя верная… Я твое ведерочко когда сейчас прибирал, приметил: у колодца-то сугроб наметен, прямо до краю. Бежала поди моя Люська по сугробу, да и свалилась, она больно резвая…

– Может, и так, – подумав, согласилась бабушка Тася. – А только все одно: никакая она теперь не твоя, и зовут ее уж целый день как по-другому. За ведро спасибо, а что случилось, то случилось, так что…

И бабушка Тася выразительно показала глазами на дверь.

Дед Телятьев присел перед Юлой, погладил ее большой своей ладонью, сказал, улыбаясь в бороду:

– Эх, Люська, суровая у тебя хозяйка теперь будет. Лучше б ты дома сидела…

– Ладно вам шептаться-то, Николай Витальевич, пойдем чай пить. Замерз поди, пока ведро-то тащил.

– Замерз, Таисья Александровна, ох замерз… Уж и не помню, когда такие морозы у нас были…

– И не говори, Николай Витальевич…

И они пошли пить чай. Юла осталась жить у бабушки Таси, но так как была умна не по-собачьи, то бегала есть и к деду Телятьеву. У него и миска для нее всегда стояла, и лежала конфетка в кармане, потому что Юла была сластеной.

– Ласковый теленок двух маток сосет, – усмехался дядя Саша, видя, как Юла, пообедав дома, бежала через дыру в заборе к Телятьеву. Характер у нее и правда был ласковый. Только пьяных она сильно не любила – заливалась злобным лаем и скалила белые клыки…