– Хорошо. Я буду ждать в джипе, на другой стороне улицы, – пообещал Рублевский. Развернулся, плечом потеснив столпившихся на ступенях поклонников, спустился в партер и направился по проходу между креслами.

Снова напомнила о себе не зажившая окончательно ножевая рана, к тому же напряжение нескольких последних суток сказывалось на здоровье и нервах. Сергею, пробирающемуся сквозь бурлящую толпу театралов к гардеробу, стоило немалых усилий сохранять бесстрастное выражение лица. Перед глазами то и дело плясали темные круги, каждый вздох отзывался в левом боку тупой болью, заставляющей сжимать челюсти.

Вера, глядя вслед уходящему к фойе Рублевскому и машинально принимая назойливо подсовываемые ей блокнот и авторучку, торопливо чиркнула на листе бумаги закорючку, извинилась, подняла со сцены подаренную Сергеем корзину с чудесными орхидеями и почти бегом бросилась за кулисы, в гримерку, начисто позабыв про лежащие на сцене десятки разноцветных букетов. Теперь они не значили для нее ровным счетом ничего. Еще сегодня утром, на финальной репетиции перед премьерой, она и предположить не могла, что встреча со случайным любовником, исчезнувшим из ее жизни так же стремительно, как и появившимся, поднимет в ее душе целую бурю чувств.

Смыв грим и переодевшись, Вера покинула театр через служебный вход, прихватив с собой только орхидеи, перебежала дорогу и юркнула в приоткрывшуюся переднюю дверь «лексуса», который тут же сорвался с места и, набирая скорость, помчался вперед по улице.

Какое-то время, совсем недолго, они молчали, ища подходящие слова для начала разговора, затем Вера, перегнувшись через спинку сиденья, положила назад корзинку с цветами, печально вздохнула и, глядя прямо перед собой, сказала с плохо скрываемыми нотками обиды в голосе:

– Если ты воскрес только для того, чтобы завтра утром исчезнуть снова, думаю, тебе нет смысла пускаться в пространные объяснения о причинах столь долгого отсутствия. Просто отвези меня домой, и все. Я хоть и современная женщина, и неплохая, в общем, актриса, но, увы, не гожусь на роль любовницы на час. Я не могу так, Сергей.

– Прости, – примирительно ответил Рублевский, привычно бросая цепкий взгляд в зеркало заднего вида. – Я виноват перед тобой. Тогда, в ту ночь, я понял, что ты значишь для меня слишком много, и поэтому предпочел не ломать тебе жизнь и заставил себя забыть о том, что между нами произошло. После моих непростительных откровений ты догадываешься, кто я на самом деле и чем занимаюсь…

– И что же вдруг изменилось? – по-прежнему холодно спросила Вера, отвернувшись к забрызганному капельками растаявшего снега стеклу и стараясь не смотреть на сидящего рядом Рублевского. – Ты прекратил убивать людей, решил сменить профессию и обзавестись семьей?! Купить домик в деревне, корову, гусей или столь модных в последнее время страусов?

– Я никогда не убивал людей, – сухо поправил Сергей. – По крайней мере, в том понимании этого слова, которое я в него вкладываю. Дело не в этом. Просто я не смог забыть тебя, как ни старался. Я постоянно думал о тебе… о нас, и пытался представить себе наши дальнейшие отношения, но у меня ничего не получалось. Я прокручивал в уме десятки самых разных вариантов, и все они, учитывая мой специфический образ жизни, оказывались не стоящими ломаного гроша! В конце концов я решил, что судьба противится тому, чтобы мы были вместе, и смирился. А когда окончательно понял, что этот искусственный, насквозь выдуманный самообман лишь подтачивает меня изнутри, что нет смысла строить планы, а нужно просто один раз решиться и будь что будет, когда я был готов сказать тебе об этом… вмешались обстоятельства, надолго лишившие меня возможности объясниться.

– И, надо полагать, теперь действие этих ужасных обстоятельств закончилось? – с иронией спросила Вера, прикурив от маленькой золотой зажигалки «зиппо» тонкую дамскую сигарету, наконец-то повернулась лицом к Рублевскому. – Давай, я попробую догадаться, что это были за обстоятельства, которые помешали тебе хотя бы поднять телефонную трубку и набрать мой номер! Наверное, ты выслеживал матерого бандита, нет – опасного маньяка, того самого Джека-потрошителя, который изнасиловал и задушил семерых девушек в Петербурге и области?! Ты его выслеживал, а потом настиг во время нападения на очередную жертву и – пиф-паф! – пристрелил, всадив две пули прямо в сердце!

Скептически покачав головой, Вера сделала глубокую затяжку и снова отвернулась к окну.

– Приблизительно так все и было, – на губах Рублевского непроизвольно мелькнула улыбка. Вера и не догадывалась, насколько близко она сейчас была к истине.

Сексуальный маньяк-убийца, которого безуспешно разыскивала вся милиция Питера, испуганно взывающая к помощи девушка в сумеречном безлюдном парке и две пули – правда не в сердце маньяка, а в затылок – все это действительно имело место, и не так давно. Однако слежки никакой не было, Сергею помогла чистая случайность, едва не стоившая ему жизни. Возможно, когда-нибудь, когда придет время зачехлять оружие и уходить на покой, он сможет рассказать Вере всю правду о себе. А сейчас нужно просто делать то, ради чего он решился воскреснуть из небытия и прийти в театр с полной корзиной орхидей. Нужно расставить все точки над «i».

– Все было почти так, как ты сказала. Но ты забыла добавить про тяжелое ранение, – закончил Сергей и выжидательно посмотрел на молча курящую Веру. Лиховцева на мгновение замерла, так и не донеся сигарету до поблескивающих нежно-розовой помадой губ, а потом повернулась и уже совсем другими – сочувствующими – глазами посмотрела на сосредоточенно ведущего машину Рублевского.

– Это правда? – тихо спросила она. – Про ранение?

– Абсолютная, – кивнул Сергей, притормаживая у светофора, за которым начинался Невский проспект. – Как выкарабкался – одному Богу известно. Бывало, и раньше подстреливали, но чтобы ножом в печень – таких промашек мой ангел-хранитель не допускал. Да только замучил я его, наверное, устал он беречь меня ежесекундно на протяжении стольких лет… Спасибо эскулапам из военного госпиталя, вытащили, выходили. Только я, мерзавец неблагодарный, едва глазки открыл – взял и слинял. Причем слинял банально, как Шурик из «Кавказской пленницы». Через забор, в пижаме.

– Ты не шутишь? – Вера, словно боясь обжечься, осторожно положила левую руку ему на плечо.

– Какие могут быть шутки, – включив первую скорость и бросив машину вперед и вправо, пробормотал Рублевский. – До сих пор ничего жареного и острого есть не могу, сразу аврал. Не говоря про алкоголь. Да и прихватывает по несколько раз в день, иногда так, что зубами скрипеть приходится, чтобы не завыть. Одно слово – инвалид. Только коляски с электромотором не хватает…

– Так вот, значит, почему ты так похудел, – окончательно сбросив маску отстраненности, почти ласково сказала Вера. – Щеки провалились, под глазами темные круги. Раньше их не было. Выглядишь так, словно только что вернулся из длительной турпоездки на лесоповал солнечного Магадана.

Она заставила себя улыбнуться и вдруг уткнулась лицом в мягкий рукав надетого на Сергее черного канадского пуховика с меховым капюшоном.