Не желая принимать участие в ее играх, Дайнека схватила собранные в дорогу вещи и вышла из комнаты.

– Я уезжаю…

Она поцеловала отца и чмокнула губами воздух над Настиным ухом, давая понять, что той не стоит беспокоиться.

– Нам так тебя будет не хвата-а-а-ать, – пропела Настя-Здрастя и улыбнулась.

– А мне-то ка-а-ак, – передразнила ее Дайнека.

Никто не совершенен. Возможно, у Насти-Здрасти есть скрытые достоинства, о которых она, Дайнека, не догадывается. Ведь за что-то отец ее любит.

И не нужно думать, что по пути домой мысли у Дайнеки были невеселые. Отец вполне счастлив, и у нее, любимой отцовской дочки, все будет хорошо.

По крайней мере, она очень на это надеялась.

Переступив порог квартиры, Дайнека швырнула сумку в угол прихожей и направилась в комнату. Непреодолимое чувство тревоги преследовало ее. Она подошла к телефону и набрала номер.

– Слушаю, – прозвучал в трубке женский голос.

– Здравствуйте, Аэлита Витальевна. Я бы хотела поговорить с Ниной.

– Здравствуй, Людочка. А ты разве не знаешь, что Нина вернулась в свою квартиру? Неужели к тебе не забегала? Поверить не могу…

– Наверняка забегала, но я на даче была. Давно она переехала?

– Позавчера… повздорила с Семен Семенычем… – Аэлита Витальевна заговорила низким голосом: – Людочка, она говорила ужасные вещи, сказала, что не вернется, обвинила меня во всех смертных грехах. – Женщина расплакалась.

Дайнека молчала. Она знала, что Нина не ладила с отчимом, но ее мать старательно укрепляла «семью», которой никогда и не существовало. Всю свою жизнь Нина прожила у бабушки, в соседней квартире, на одной лестничной площадке с Дайнекой. Когда старушка умерла, Аэлита Витальевна перевезла дочь к себе. И, как показала жизнь, ничем хорошим это не кончилось.

– Людочка, – жалобно всхлипывала Аэлита Витальевна, – поговори с ней, ты же ее подруга, Нина тебя послушает…

– И что же мне ей сказать?

– Что я ее мать и желаю только добра, что она слишком молода…

– Аэлита Витальевна, – мягко возразила Дайнека, – Нине уже двадцать четыре.

– Для меня она всегда будет ребенком… – Неожиданно голос женщины изменился, и она вскрикнула: – Сема, положи трубку! Опять подслушиваешь? Да что же это такое!

Прозвучали гудки отбоя, и Дайнека тоже положила трубку. Однако тут же перезвонила:

– Простите, Аэлита Витальевна, забыла у вас спросить…

– О чем, Людочка?

– У Нины есть красное платье?

– Красное? – переспросила Аэлита Витальевна.

– Пожалуйста, вспомните, для меня это очень важно.

– Я не знаю, может, и есть… С ней ничего не случилось?

– Нет-нет, не волнуйтесь, ничего не случилось! Я сама у нее спрошу.

Повесив трубку, Дайнека осталась недовольна собой: не следовало ее тревожить.

Она набрала другой номер. В соседней квартире никого не было. Сообразив, что Нина еще на работе, Дайнека сбегала в прихожую за сумкой и, достав записную книжку, нашла ее рабочий телефон.

– А-а-а-ало-о-о… – Женский голос ответил с типичным московским вывертом.

– Здравствуйте. Могу я услышать Карташову Нину Анатольевну?

– Она полгода у нас не работает.

– Простите…

«Интересно, – подумала Дайнека, – почему все женщины Москвы по телефону говорят одинаковыми голосами, с одной и той же интонацией?»

Несмотря на десять лет, прожитых в Москве, она категорически не чувствовала себя москвичкой. То есть по статусу – конечно, но по состоянию души – нет. Дайнека с остервенением отскребала от себя слова-липучки и московский распевный, акающий говор.

Жаркий августовский день сменился не менее душным вечером. Дайнека остановилась у окна и бесцельно обвела взглядом двор, затем фасад дома напротив. Двор был безлюден. Сквозь тюль окна во втором этаже было видно, как в комнату вошла уже знакомая женщина в розовом и приблизилась к плечистому здоровяку, сидящему за компьютером. Тот не сразу заметил ее, а когда понял, что она стоит за его спиной, в бешенстве смахнул со стола бумаги и вскочил на ноги.

Белые листы закружили по комнате, падая каждый сам по себе ломаными, фантастическими траекториями. Метнувшись, женщина начала хватать листы в воздухе, потом опустилась на колени и стала подбирать их с ковра. Мужчина что-то крикнул. Не поднимаясь с колен, женщина сжалась, словно в ожидании удара, потом встала и покорно ушла.

– Свинья, – сказала Дайнека, глядя на мужчину. Отвернулась от окна и опять повторила: – Свинья…

Потом легла на диван. Чувство отрешенности овладело сознанием, и она с удовольствием погрузилась в полное забвение…

Женщина возникла в дверном проеме неожиданно, как будто материализовалась из воздуха. На ней было облегающее красное платье. Каштановые волосы, убранные в замысловатый пучок, гладко зачесаны у висков. Лица ее было не разглядеть.

Что-то все время ускользало от взгляда, и Дайнека никак не могла определить, что именно. Пыталась и не могла.

Позади женщины появился мужской силуэт.

– Дыня, – тихо сказала незнакомка, – мне страшно…

Силуэт за ее спиной растаял в вечернем свете.

Дайнека перевернулась на другой бок и неожиданно скатилась на пол. Сама не заметила, как уснула, уткнувшись носом в складчатую подушку дивана.

И тут раздался дверной звонок.

Потом залился снова, еще настойчивей, дольше. Дайнека рванулась в прихожую и распахнула дверь, даже не заглянув в глазок. При виде Нины застыла.

Та удивленно смотрела на подругу, пытаясь угадать причину ее потрясения. Наконец спросила:

– Тебе не нравится мое платье?

Она угадала, что именно занимало Дайнекины мысли. На Нине было красное облегающее платье. Каштановые волосы, зачесанные назад, свивались в замысловатый пучок на ее затылке. Она выглядела старше своего возраста и была похожа на женщину из другой жизни.

Несколько секунд Дайнека не могла выдавить из себя ни звука. Затем отступила в сторону, пропуская подругу в дом. Прошла в гостиную, уселась на диван и подняла глаза. Нина остановилась в центре комнаты.

– Гуляем!

Широким жестом она вынула из-за спины руку, в которой держала бутылку красного вина. Еще один взмах – и на стол упала коробка конфет. Доставая из серванта синие с позолотой фужеры, сказала:

– Смотри-ка, только два и осталось. Господи, сколько же мы их перебили!

Увидев сияющее лицо подруги, Дайнека прогнала тревожные мысли прочь.