что-то сделала в жизни, понимаете, героическое.

ОН: — Интересно все поворачивается, прибежала девушка мешать, а потом взяла и спасла.

ОНА: — Ну…что спасла то, это же все из-за меня… Вот как прилично я пыталась исправить.

ОН: — Ну, тут я чувствую много придётся исправлять.

Оживает рация.

СЦЕНА 8.1

ГОЛОС В РАЦИИ: — Диспетчерская вызывает ИППТИС.

Он берет рацию

ОН: — ИППТИС слушает.

ГОЛОС В РАЦИИ: — Что у тебя там случилось?

ОН: — Ничего, а что должно было случиться?

ГОЛОС В РАЦИИ: — Говорят, у тебя там стреляли.

ОН: — А ты про это… так это же не у нас. Это в соседнем квартале. Туда, по-моему, полиция приехала.

ГОЛОС В РАЦИИ: — Так точно все в порядке?

ОН: — Ну, если вы мне зарплату поднимете, то будет вообще все в порядке.

ГОЛОС В РАЦИИ: — Пусть мне сперва поднимут, а то уже два года жду. Ладно, давай.

Он опускает рацию и задумывается.

СЦЕНА 8.2

ОНА: — Все нормально?

ОН: — Ты знаешь да. Да что вообще будет.

Достаёт телефон, и начинаем в нем что-то искать. ОНА тихо подходит, и становится сзади.

ОН набирает номер, ждет ответа.

ЖЕНСКИЙ ГОЛОС В ТРУБКЕ: — Ничего себе, какая честь, я прямо польщена. Ты первый позвонил, я уже привыкла, что только я тебе звоню.

ОН: — Естественно, ты мне звонишь, тебе же деньги нужны.

ЖЕНСКИЙ ГОЛОС В ТРУБКЕ: — Спасибо, что напомнил, а то я уже забыла. Ты такой галантный. Так чего хотел?

ОН: — От тебя ничего.

ЖЕНСКИЙ ГОЛОС В ТРУБКЕ: — Ну, прям особенно галантный.

ОН: — Ты знаешь, я уже давно ничего ни от кого не хочу. Напомни, когда я тебе должен деньги перевести?

ЖЕНСКИЙ ГОЛОС В ТРУБКЕ: — Что, память начала подводить? Семнадцатого.

ОН: — Спасибо.

ЖЕНСКИЙ ГОЛОС В ТРУБКЕ: — Кира тебе не звонила?

ОН: — Нет. А что должна была?

ЖЕНСКИЙ ГОЛОС В ТРУБКЕ: — Нет, просто. У нее что-то телефон недоступен.

ОН: — Ну, мало ли где, в кино, в метро.

ЖЕНСКИЙ ГОЛОС В ТРУБКЕ: — В кино она не собиралась. Метро в Израиле нет, шутник. Ладно, давай мне некогда.

Отбой.

ОН (машинально): — Спасибо…

Пауза.

СЦЕНА 8.3

ОНА: — Что, занимал? Я думала, одна только богема живет в долг.

ОН (улыбнувшись): — Ты серьезно? Здесь вся страна живет в долг. Нет, это алименты. Дочке пока восемнадцати нет.

ОНА: — А… Господи, а тебе сколько тогда?

ОН: — Пятьдесят восемь. Я же говорил тебе, они у нас обе поздние.

ОНА: — А, да. Извини за бестактность.

ОН (улыбаясь): — Да ладно, бестактная ты наша. Тут у нас вся страна бестактная.

ОНА: — Я, правда, не хотела тебя обидеть… (пауза) Я бы не подумала, что тебе пятьдесят восемь… тем более выглядишь ты максимум на пятьдесят семь.

ОН: — Прямо по Карлсону… почти.

ОНА: — Ага. Единственное что покатать тебя не могу, летать не умею.

ОН: — Умеешь.

ОНА: — Да?

ОН: — На самом деле, все умеют. Только никто не хочет. Почти никто

ОНА: — Какой ты…

ОН: — Пафосный?

ОНА: — Да ладно? Ты и такие слова знаешь?

ОН: — Заговоришь тут, когда твоей дочке 17 лет.

ОНА (подходит и садится ближе): — Да нет, я не хотела ничего такого сказать. Странно… Возраст в паспорте есть, а так я его не вижу. Ты какой-то вне этого.

Пауза.

ОНА: — И еще… У тебя особенный запах.

ОН: — И чем я пахну?

ОНА: — Мне просто показалось… Что ты пахнешь моим отцом, у него был такой же запах.

ОН: — Ну, в папаши я тебе точно гожусь.

Она встает, делает несколько шагов, хватается за сердце и садится. Он кидается к ней.

СЦЕНА 8.4

ОН: — Тебе плохо?

ОНА: — Нет… Мне хорошо. Все в порядке. Воды только дай, если есть

Он наливает воды и дает ей стакан.

ОН: — Еще раз: тебе плохо?

ОНА: — Нет, мне хорошо. Правда хорошо. Я просто испугалась.

Пауза.

ОНА смотрит на НЕГО.

ОНА: — Я вдруг поняла, что он стрелял. (Пауза) Он — стрелял! Понимаешь? как он мог-то?

ОН: — Да не хотел он стрелять, не верю. Попугать — хотел, а серьезно стрелять… не такой же он псих, как…

ОНА: — Как я?

ОН: — Или как я.

ОНА (улыбаясь): — А что, психи работают в охране?

ОН (улыбаясь): Ну или неудачники, вроде меня.

Пауза.

ОНА: — Ты не неудачник. Я бы так не смогла. Я не могу каждый день делать одно и то же. Я просто умру.

ОН: — А как же в школе ты училась?

ОНА: — Меня выгоняли три раза. Даже в интернат хотели отдать. Я люблю дружить. Люблю любить. И этим все пользуются. Поэтому я и сбежала.

ОН: — Куда? В Израиль?

ОНА: — Сперва в Израиль, потом здесь в Израиле сбежала. К Траху.

ОН: — К кому?..

ОНА: — К Феде Траху.

ОН: — Это где галерея и здешняя русская богема?

ОНА: — Не только русская. Там как раз все равно, кто откуда. Просто, все такие, как я.

ОН: — Ты извини, что я о вас так отозвался.

ОНА: — Да ничего, я понимаю.

(Пауза) Тем более, все что ты сказал, в общем, правда, все так и есть. Мы — десяток/полтора придурков, которые собираются в самопальной галерее в полуподвале рядом с Тель-Авивской набережной, бухают и хвалятся друг перед другом своими работами. Или просто бухают.

ОН: — А люди хоть хорошие?

ОНА: — Да разные… Я даже не знаю, бывают ли люди хорошие или плохие. Скорее мертвые или живые.

ОН: — Понимаю. Сам себя чувствую иногда уже не живым

ОНА: — Раз чувствуешь, значит еще живой.

Берет его за руку. Гаснет свет.

СЦЕНА 9

ОНА: — Ой, что это?

ОН: — Не знаю, раньше такого не бывало.

Зажигает фонарик, ищет что-то.

ОНА: — Какой фонарик смешной, такой маленький.

ОН: — Хорошо хоть такой дали.

ОНА: — И как же ты с этим детским фонариком прорываешься сквозь непролазную чащу?

ОН: — Непролазная чаща в Тель-Авиве. Как правило, прекрасно освещена и дорожки прекрасно ухожены. Правда все остальное