– Бродяга – это попрошайка, паразит, человек, который не желает работать. Хобо – это странствующий поденщик, которому свобода дороже, чем обеспеченность. Он зарабатывает себе на жизнь, но не хочет быть привязанным к одному месту.

– А, понимаю. Хм… Да, очень может быть, что вы-то как раз приспособлены к работе разведчиком. Чтобы вести такую жизнь, наверное, нужна изрядная смекалка и большая изворотливость. Но погодите, Томас… До сих пор я о вас всерьез не задумывался, а ведь мне необходимо побольше о вас знать, чтобы доверить вам такое задание. Ведь по вашему поведению не скажешь, что вы были хобо.

– А как должен вести себя хобо?

– Что-что? Ну ладно, не важно. Но вы должны рассказать кое-что о себе. Как получилось, что вы стали хобо?

Ардмор видел, что ему впервые удалось вызвать на откровенность этого обычно замкнутого человека. Томас долго колебался, потом ответил:

– Должно быть, все дело в том, что мне не нравилось быть адвокатом.

– Что?

– Ну да. Вот как это получилось. Из адвокатов я перешел в социальное страхование. Когда я там работал, мне пришла в голову мысль написать статью о рабочих-мигрантах, и я решил, чтобы получше изучить предмет, испытать на себе условия, в которых живут эти люди.

– А, понимаю. И в тот момент, когда вы занимались сбором материала, вас загребли в армию.

– О нет, – возразил Томас. – К этому времени я жил так уже лет десять, даже больше. Я не стал возвращаться. Видите ли, я понял, что мне нравится быть хобо.

Вскоре все было готово. Никакого снаряжения Томас брать не стал – только попросил выдать ему одежду, в которой он был, когда забрел в Цитадель. Ардмор предложил взять спальный мешок, но Томас об этом и слышать не хотел.

– Это выпадает из образа, – объяснил он. – Я не из тех, кто таскается с котомкой: они грязнули, ни один уважающий себя хобо с ними дела иметь не станет. Меня нужно только как следует накормить и дать с собой немного денег.

Задание, которое он получил, было не слишком определенным.

– Для меня важно все, что вы сможете увидеть или услышать, – сказал Ардмор. – Охватите как можно большую территорию, но постарайтесь вернуться в течение недели. Если вас не будет дольше, я буду считать, что вы убиты или попали в тюрьму, и придется придумывать что-нибудь еще.

Используйте любую возможность, чтобы наладить постоянное поступление к нам информации. Я не могу посоветовать вам ничего конкретного, но прошу вас постоянно об этом помнить. Теперь о том, что нас интересует. Все и вся про паназиатов: как они вооружены, как работает их полиция на оккупированной территории, где находятся штабы и особенно главное командование. Может быть, вам удастся хотя бы приблизительно прикинуть, сколько их и как они распределены по стране. Работы хватит на год, не меньше, но все равно возвращайтесь через неделю.

Ардмор показал Томасу, как открывается снаружи один из входов в Цитадель: два такта из «Янки Дудль» – и в скале, которая на первый взгляд казалась сплошной, появляется дверь. Ничего особо хитрого, но азиаты вряд ли до этого додумаются.

В конце концов Ардмор попрощался с Томасом и пожелал ему удачи. При этом он обнаружил, что Томас припас для него еще один сюрприз: пожимая ему руку, он сделал это особенным образом – так, как положено члену студенческой организации, к которой принадлежал и Ардмор! Массивная дверь за ним давно уже закрылась, а Ардмор еще долго стоял, пытаясь привести мысли в порядок.

Обернувшись, он увидел позади себя Кэлхуна. У него почему-то появилось такое ощущение, будто его поймали на краже варенья.

– Здравствуйте, доктор, – быстро сказал он.

– Здравствуйте, майор, – медленно произнес Кэлхун. – Могу ли я спросить, что тут происходит?

– Конечно. Я только что послал лейтенанта Томаса в разведку.

– Лейтенанта?

– Исполняющего обязанности лейтенанта. Мне пришлось поручить ему задание, которое не соответствует его прежнему званию, и я счел нужным его повысить и соответственно увеличить его жалованье.

Кэлхуна, по-видимому, не удовлетворило это объяснение, и он тем же слегка ироническим тоном спросил:

– Я полагаю, вы отдаете себе отчет в том, насколько рискованно посылать кого бы то ни было за пределы Цитадели? Это подвергает опасности нас всех. Я несколько удивлен, что вы приняли такое решение, не посоветовавшись с остальными.

– Если вы так считаете, мне очень жаль, полковник, – ответил Ардмор примирительно. – Но мне так или иначе приходится постоянно принимать решения, а в нашем положении важнее всего, чтобы ничто не отвлекало вас от вашей чрезвычайно важной исследовательской работы. Эксперимент уже завершен? – поспешно продолжал он.

– Да.

– Ну и как?

– Результат положительный. Мыши сдохли.

– А Уилки?

– О, он, разумеется, невредим. Как я и предполагал.

Джефферсон Томас, бакалавр искусств, magna cum laude[2] Калифорнийского университета и бакалавр права юридического факультета Гарвардского университета, по роду занятий – хобо, затем рядовой и помощник повара, а ныне исполняющий обязанности лейтенанта разведки армии Соединенных Штатов, провел первую ночь вне Цитадели, дрожа от холода на груде сосновых веток там, где его застала темнота. Ранним утром он заметил поблизости какую-то ферму. Там его накормили, но постарались как можно скорее выпроводить.

– Того и гляди сюда явится кто-нибудь из этих язычников и начнет совать нос куда не надо, – извиняющимся тоном сказал хозяин. – Я не хочу, чтобы меня арестовали за укрывательство беженцев, – на мне жена и дети.

Тем не менее он проводил Томаса до большой дороги, не умолкая ни на минуту: природная общительность превозмогла даже осторожность. Казалось, он испытывает мрачное удовольствие, смакуя случившуюся катастрофу.

– Один Бог знает, что ждет моих ребятишек, когда они вырастут. Иногда по ночам мне приходит в голову, не лучше ли одним махом положить конец всем их горестям. Но Джесси – это моя хозяйка – говорит, что грех об этом даже думать, что надо положиться на волю Господа, рано или поздно Он о нас вспомнит. Может быть, и так – только я знаю одно: не улыбается мне растить ребенка для того, чтобы потом им помыкали эти макаки. – Он сплюнул. – Не по-американски это.

– А что полагается за укрывательство беженцев?

Фермер удивленно посмотрел на него:

– Да где ты был все это время, приятель?

– В горах. Я еще ни одного сукина сына и в глаза не видел.

– Увидишь. Погоди, значит, у тебя нет номера? Так ты лучше получи номер. Хотя нет, ничего у тебя не выйдет: как только объявишься, тут же загремишь в трудовой лагерь.

– Номер?