Очень хорошо, отвечает Таддеус. Собрание завтра, в моем доме. До свидания.

План Профессора с ящиками

света — триста листов пергамента, исчерченных уравнениями и графиками. Он не спал много дней, используя мастерскую Таддеуса для изготовления первого ящика света. К вечеру пятого дня удары по металлу, визг пилы, звон разбивающегося стекла и хруст разрываемого пергамента смолкли, и появился Профессор, с лицом, покрытым черным жиром, и руками в крови.

Я закончил, сообщил он Таддеусу. Зубами вытаскивал осколки из костяшек пальцев и выплевывал. Давай проведем собрание, чтобы я смог объяснить эффективность ящиков света.

Ополчение собралось. Все наблюдали, как Профессор поднял ящик света над головой и опустил, прочно установив на плечи. В правой руке Профессор держал металлическую, с вмятинами коробочку, от которой тянулся провод. Поднимая металлическую коробочку, он сказал приглушенным голосом, что это источник энергии, после включения имитирующий солнечный свет, которого мы не видели чуть ли не год. Корпус ящика света — из деревянных досок, скрепленных под разными углами металлическими скобами, за исключением передней панели, которая — из стекла. В верхней части панели лампы, — так назвал их Профессор, — которые и должны дать свет. Когда он повернул выключатель, все увидели грусть и раздражение на его лице, он поднял глаза, чтобы посмотреть на лампы, тогда как голова его стала подергиваться. От поворота выключателя ничего не изменилось. Профессор яростно потряс металлическую коробочку. Схватился за голову и едва не потерял равновесие.

Потом все почувствовали вонь горящих листьев, и лампы вспыхнули, залив лицо Профессора ослепительно белым светом. Ополченцы зааплодировали. Некоторые выбежали на засыпанную снегом равнину, чтобы показать язык небу. Другие по очереди надевали ящик света себе на голову, с тем чтобы свет пропитывал их зимние бороды. На языке оставался привкус крови с треснувших губ.

Когда Таддеус вернулся в

лес, троих мальчишек там не было. Таддеус поднял голову и увидел сидящих на ветви сов. Он спросил их, не видели ли они трех мальчишек. Совы говорить не могут, и Таддеус смутился. Походил вокруг в поисках следов. Заметил пергамент, прибитый к дереву. Прочитал на нем, что похищены еще трое мальчишек, и их следует добавить в список пропавших детей. Стояла и подпись: Февраль. Таддеус увидел уходящие от дерева следы. Несколько ярдов они тянулись по прямой. Потом образовывали круг. Снова прямая, и новый круг. После каждого круга следы менялись по форме: медвежьи, оленьи, беличьи, человеческие, и так далее. Следы уходили в чащу и терялись вдали.

Список, написанный Февралем, который Февраль носил в кармане своего вельветового пальто

1. Я человек неплохой. Я наслаждаюсь Июнем, Июлем, Августом, как и все.

2. Я кормил тебя одуванчиками и вычищал стебельки из твоих зубов своим языком.

3. Ты пахнешь медом и дымком. Так я тебя и зову. Девушка, которая пахнет медом и дымком. Но это только часть тебя. Ты поле одуванчиков.

4. Мне снится этот кошмар: я стою на поле одуванчиков с косой в руке. На горизонте маршируют дети. Каждый ребенок держит один из твоих зубов.

5. Я в таком смятении, что оно ощущается чуть ли не спокойствием.

6. Я виновен в похищении детей. Я виновен в похищении Бьянки и причинении великой боли Таддеусу, Селах и городу.

7. Я хочу быть хорошим, но не получается.

Первая атака горячей водой начинается из нашего дома на холме. Мы проводим ночь, наполняя ведра кипящей водой. Подогреваем их на маленьких кострах из ветвей. Выливаем воду вниз по склону по направлению к городу. Облако пара поднимается к небу, когда в снегу удлиняются широкие, пустые траншеи. Ополченцы аплодируют, словно наблюдают театральную постановку. Карлик у подножия холма делает кувырок. На мгновение в небе появляется желтое. Я смотрю в лучи солнца и замечаю, что небо дрожит вокруг одной из дыр. Я вижу следы, бегущие от первой дыры ко второй, в которой более нет болтающихся ножек. Я прошу Селах посмотреть вверх. Она смотрит, но говорит, что видит только чуть разошедшиеся облака. А потом небо колышется, как флаг, и становится черным, словно сдвинутые портьеры из шерстяной материи.

Возможно, я в подземной камере. Возможно, умерла. Мне недостает воздуха. Мне не хватает мамы и папы. Время от времени темнота исчезает, и несколько минут я вижу мужчину. Как вчера, когда желтизна залила комнату. Он высокий, с бедрами, как у меня. Я уверена, что это Февраль. Он не моется и не меняет одежду. Волосы густые и непричесанные, борода всклокоченная, брюки порваны, рубашка блекло-серая. Он сидит у стола или ходит по маленькой комнате, где он живет, и я прячусь за мебелью. Еще он много плачет. Иногда сидит за столом, уставившись в пустые листы бумаги, которые лежат перед ним. Но потом выходит из оцепенения, и что-то записывает, и поднимается, и вновь кружит по комнате. Февраль пьет слишком много кофе. Во второй половине дня он ест: два толстых ломтя хлеба с какой-то липкой массой и кусочками животных сверху. Иногда кусочки животных падают с хлеба на пол, но Февралю это без разницы. Он наклоняется, поднимает с пыльного деревянного пола упавшее и ест. Однажды я увидела, как он смотрел в окна на падающий снег и начал громко рыдать. В полу две дыры. Порой я сижу на краю одной. Иногда думаю о том, чтобы прыгнуть вниз.

Таддеус прижался

к спине спящей Селах. Сонным голосом она спросила, наступит ли когда-нибудь Июнь. Таддеус закрыл глаза и увидел город, сгоревший дотла, и одновременно кивнул, проведя носом по позвонкам Селах. Открыл глаза. Подумал о Бьянке. Когда заснул, ему снилось, что облака распадаются, а город заново вырастает из земли. Утром, проснувшись, он попытался вспомнить сон, но не смог, хотя, закрыв глаза, провел на холме немало времени.

Селах, прокричал он, глядя на их дом. Ты помнишь сон, который я видел прошлой ночью.

Селах выливала ведра горячей воды вокруг их дома. Она крикнула, что не помнит, но, вероятно, о воздушных шарах.

Разумеется, сказал Таддеус. Мне снились воздушные шары и полет. Спасибо.

Селах хотелось, чтобы ров защищал их дом от Февраля. Селах хотелось, чтобы Февраль подошел к концу, вместе с нескончаемой грустью, и чтобы перестали пропадать дети. Селах хотелось возрождения города и полета. Селах хотелось чего-то прекрасного.

После трех дней поливания водой из ведер наши руки, покрывшиеся синяками, более не могли поворачивать ручку крана, формой похожую на голову воробья. Колдор Клеменс изобретает лошадино-корытную систему подачи воды. Он работает два дня, валя дубы и выдалбливая стволы ножами и топорами. Когда он заканчивает, получается деревянное корыто в три раза длиннее нашего дома. Оно дотягивается до середины того участка, где раньше выращивалась кукуруза. Клеменс показывает нам, как приклеивать кусочки стекла ко дну корыта березовым соком, который он набирал в ведра. Таким образом, говорит он, само корыто не загорится, и разжигает под ним маленький костер. Вода кипит на медленном огне. Клеменс приводит шесть лошадей на холм и привязывает их кожаной упряжью к корыту, наполненному кипящей водой. Он поднимает руку, сует пальцы другой в рот и свистит. Я никогда не слышал, чтобы человек так громко свистел. Лошади бросаются вскачь, корыто переворачивается, водяная волна несется к городу, расплавляя снег.