народной поддержки объединению с Румынией со стороны этнических румын в соответствующих провинциях, или твердости и ловким дипломатическим маневрам главы румынской делегации Иона И. К. Брэтиану, или приверженности союзников вильсоновскому принципу раздела территорий «согласно этнографическим и расовым чертам местного населения», или же сочетанию всех этих факторов. Гораздо важнее то, что румыны получили почти всё, что хотели, за двумя исключениями[39].

Во-первых, вопреки бурным протестам румын, западный Банат был отдан сербам: согласно переписи 1910 г., румыны составляли 37,42 % населения всей провинции. Румыны настаивали на том, что Банат был целостной географической единицей, которую нельзя разделять, и требовали присоединения его целиком, но союзники решили по-другому и отвели западную часть, примерно треть, сербам, которые имели там явное большинство; румыны же получили остальное[40]. Во-вторых, Румынию заставили подписать договор, гарантирующий права меньшинств и предусматривающий предоставление избирательных прав евреям, которые на тот момент в подавляющем большинстве были лишены возможности получить румынское гражданство. Этот же договор вводил контроль со стороны Лиги наций над исполнением положений о правах меньшинств. В Румынии этот договор воспринимался как вмешательство во внутренние дела и национальное унижение и на долгое время стал предметом националистических протестов[41].

Так или иначе, невозможно было отрицать, что страна оказалась в громадном выигрыше: с присоединением Бессарабии, Буковины, Трансильвании и большей части Баната, с возвращением юга Добруджи от Болгарии (юг Добруджи был аннексирован Румынией в 1913 г. вследствие Второй Балканской войны, но утрачен в 1918 г. при заключении сепаратного мира с Центральными державами), население и территория Румынии возросли более чем в два раза, с 7750 тыс. до 16 250 тыс. жителей и от 140 тыс. до 290 тыс. кв. км[42]. Мечта о Великой Румынии стала реальностью, и нация, которая всего лишь десятилетие назад была маленькой страной, зажатой в тисках между двумя великими империями, стала важным игроком в Юго-Восточной Европе.

1.2. Национальный идеал в 1920-х – начале 1930-х годов. Развитие и национализм

Осуществление национального идеала в том понимании, которое сложилось перед Первой мировой войной, вызвало эйфорию, но вместе с тем оставило эмоциональную пустоту, породив ощущение утраты смысла жизни. По выражению Н. Крайника, «победа уничтожила веру, поглотив ее, и оставила за собой пустыню»[43]. В стране, в которой романтический национализм был доминирующей формой политического самовыражения, такое ощущение пустоты могло привести к отчуждению многих, особенно из среды образованной молодежи. Румынские политики, осознавая эту опасность, попытались сконцентрироваться на том, чтобы дать новое толкование «национального идеала». Они попытались создать дискурс, который был бы способен направить энергию послевоенного поколения на решение стоявших перед новым государством задач.

В первом десятилетии после Великой войны авторитет победоносных западных демократий был столь велик, что почти всё общество и, несомненно, все влиятельные политики соглашались, что Румынии следовало подражать им во всем[44]. Это означало, во-первых, что страна должна была стать демократической. В 1919 г. было введено всеобщее избирательное право, а в 1923 г. была промульгирована новая демократическая конституция. Во-вторых, страна должны была модернизироваться, развиваться, и прежде всего в экономическом отношении. Такое развитие должно было привести к повышению уровня жизни населения и решению ряда других задач. Императив экономического развития не представлял ничего нового, поскольку еще до Первой мировой войны по этому вопросу существовал консенсус среди элит как Румынии, так и других «отсталых» стран Юго-Восточной Европы. После осуществления Великого объединения румынские политики и публицисты попытались представить его как подлинный «национальный идеал» нового этапа национальной истории. Вот что писал в 1923 г. либеральный экономист и влиятельный общественный деятель того времени Михаил Манойлеску (Mihail Manoilescu):

Наш вчерашний идеал был един, ясен и прост: это был идеал воссоединения <…>

[Сегодня] мы находимся в фазе национальной реконструкции, успех которой обусловливает самое наше существование как государства и как народа[45].

Не было разногласий и по вопросу о том, что должно было послужить главным инструментом развития: это было государство. Правящие элиты не сомневались, что это государство должно быть национальным. Именно так определяла его характер статья 1 новой конституции[46]. И что характерно, хотя оппозиция в лице Национальной партии[47] была возмущена тем, каким способом правящая Национал-либеральная партия приняла конституцию, проигнорировав требования о введении региональной автономии, определение Румынии как национального государства никогда не ставилось под сомнение[48].

Чтобы продемонстрировать, какие изменения претерпело понятие «национального идеала» к началу 1930-х гг., обратимся к брошюре еще одного видного историка-националиста и политика правого толка, одного из главных соперников Н. Йорги, Константина К. Джуреску, изданной в 1932 г. под красноречивым названием «Новый идеал»[49]. Этот текст, быть может, более чем какой-либо другой выражает общее настроение румынских элит 1920-х – начала 1930-х гг. Начав с предпосылки, что каждое общество, как и каждый человек, нуждается в идеале, который придавал бы смысл его существованию, Константин К. Джуреску заключил, что, таким образом, наличие такого идеала является непременным условием плодотворного и гармоничного развития любой нации. Далее Джуреску напомнил своим читателям, скольких свершений добилась румынская нация за сравнительно небольшой период. Всего сто лет назад, говорил Джуреску, румынским эмиссарам в Стамбуле, у трона имперского хозяина страны, не дозволялось даже глядеть в глаза султану, и свои жалобы они обязаны были подавать его министрам, распростершись ниц и целуя полы их одежд. С тех пор румынам удалось осуществить объединение обоих княжеств, обеспечить себе независимость от турок (1878 г.), объединить всех румын в едином государстве (1918 г.), ввести всеобщее избирательное право (1919 г.) и создать национальную буржуазию[50]. Но с достижением всего этого, и прежде всего целостного национального государства, возникал неизбежный вопрос: какова новая цель, новый идеал румынского народа?

Джуреску был уверен, что знает ответ: новый национальный идеал состоял в том, чтобы «обеспечить соответствующему этническому населению оптимальное материальное и моральное развитие, во всяком случае, более высокий уровень развития, чем тот, который был у него при прежних политических формациях, навязанных извне» (выделено в оригинале). По признанию Джуреску, на момент составления этого трактата румынское государство не могло похвастаться успехами на этом пути. И всё же Джуреску стремился быть оптимистом: страна была богата природными ресурсами и ее населял чудесный народ; нужен был лишь «долгосрочный и детальный план работ по всем направлениям и руководители, обладающие высоким моральными качествами и совершенным уважением к закону и государству»[51]^

Румынские элиты, назвав свое государство «национальным», воспринимали его как принадлежащее одной этнонации – сообществу этнических румын. Несмотря на то что в конституции о румынах говорилось как