class="p1">Когда ноги Фламы коснулись мокрой травы, я смотала веревку и распустила узел.

− Ты мне расскажешь про неё? Про свою особенность?

− Обязательно.

− Я уже боюсь тебя, Эли, − сказала Флама.

− Брось. Ты скоро придешь в себя. Когда я обняла тебя, ты вылечилась.

− Тогда идём вперед? Мой дом на восточной стороне этого острова.

− Острова?! − закричала я.

− Тише! Мы в Сицилии, Эли. Это Сицилия.

***

Урок 2. «Барьер».

− Я могла умереть, папа! − в слезах кричала я.

Отец крепко обнял меня и стал что-то нашёптывать на ухо. Мне стало легче.

…

− И зачем мне перчатки, пап? На улице 76 градусов (фаренгейт).

− Положи их в рюкзак, доча.

Спустя ровно семь дней, как я освоила первый урок, папа открыл тайну второго, очень опасного умения. Опасного потому, что всё проходило по схеме добыча – хищник. Причём хищник − это не ты.

Мы вышли из дому, когда уже темнело. Солнце спряталось за крышами одиноких домов, изредка показывая последние отблески света, воздух был сух.

− Ты не поливала цветы, Эли?

И правда. Я постоянно забывала выполнять свои обязанности. С утра оросить цветы, днем проверить почту (мы были подписаны на журнал «О важном за последний день»), вечером убрать листья с балкона и подмести веранду, а перед сном почистить зубы (почему-то утром папа не проверял, бралась ли я за щетку).

− Забыла, − ответила я. – Сейчас…

− Нет, стой. Польёшь после урока.

Отец относился ко мне мягко. Быть может, компенсировал мне маму. Её ласку, мягкость и заботу. Он сильно изменился после гибели Катии. Стал малословным, меньше общался с друзьями и больше не посещал пивной бар, из-за которого каждое воскресенье я пряталась под кровать, чтобы не видеть злости, не слышать ругани.

− Далеко нам идти? − поинтересовалась я.

− Мы пройдем во двор соседей − их как раз сейчас нет дома.

Папа сильнее сжал мою руку, обхватив кисть длинными пальцами. На нём были старые рабочие штаты, в которых он часто полол грядки и чинил мотоцикл. Колени у них вытянулись, и стали придавать ногам и без того крючковатый вид.

− Пааап, − задрожала я. − Но ведь там собака. Они не забрали её с собой. Она большая и очень злая, даже когда спит. Зачем мы туда идём, папа?

− Я с тобой, Эли, всё будет хорошо.

В глубине двора, около огромной будки с надписью «Шати», послышались звуки разматывающейся цепи. Цепь длинная, футов 30, и даже она казалось соломинкой при виде ужасных клыков зверя.

− Лаадно, − я смогла издать только такой звук.

Папа сдвинул засов, перекинув руку через калитку, и мы зашли во двор.

− Это Тибетский мастив, − шептал папа. − Собака дружелюбная, когда в доме есть хозяин.

− Но ведь дом пуст, − оглядывалась я.

Со ступенек на нас взирали два больших глаза. Уверенных, спокойных, терпеливых.

− Подойдем поближе, − сказал отец.

И продолжил:

− Обхвати веревку обеими руками и ищи узел.

− Узел? − уточнила я.

− Маленький узелок. Твёрдый. Появится на конце бечёвки.

− Но я не вижу…

Бросок! Мастив оскалил зубы, выпустил когти и помчался в нашу сторону. 80 килограммов неслись со скоростью 34 километра в час.

− Пааапа! − закричала я.

− Узел, Эли! Сожми узел!

Я в ужасе стала искать сплетение, сжала его, и…

− Теперь, ты в безопасности, − улыбался отец.

Я молчала.

− Видишь прозрачную плёнку около ног? Это барьер. И каждый, кто прикоснётся к нему, будет парализован. Примерно на час.

− Чтобы я смогла убежать?

− Да, − ответил отец. − Но уже не от кого. Я бы не подпустил тебя так близко. Сейчас Шати прикован к цепи.

…

Вернувшись домой, я полила ромашки, так любимые мамой, напоила Мореттини, каждый год приносящую нам корзины с грушами и убрала листья с веранды.

− Ты скоро? − из окна кричал Рунгис.

− Уже иду!

С кухни веяло приятным запахом бекона, слышалось мелкое потрескивание масла, нож ритмично стучал по доске, а на фоне играл телевизор.

Папа любил готовить. Он держал в запасах множество баночек со специями, поливал блюда собственным соусом и любил читать кулинарные книги. Просто так − ему нравилось.

***

Покинув Мильтонию, мы добрались до Тизии, где нашли отзывчивого водителя, подбросившего нас до Спатерно. Дальше прошли 8 миль пешком, заглянув по дороге в местный гипермаркет. Флама набрала полный рюкзак маковых булок и взяла лимонад. Подкрепившись, мы отправились дальше. Ночью, в 11:30, мы были дома. Улица Via Palermo. Флама отворила ветхую дверь, вздохнула и зашла в дом.

…

После целого дня палящего солнца, прожигающего твою кожу насквозь, день сменился прохладой. Фламмула упаковывала сумки, а я потягивалась в кровати. Решено было съехать с этой квартиры в соседний город, чтобы избавиться от возможного преследования.

− Ты приняла душ, Эли? − кричала с кухни Флама.

Нет сил. Она думает, что я давно встала. Ноги болели, в висках пульсировала кровь, и есть хотелось до ужаса.

Комната была маленькой. Сюда помещалась кровать, низкий шкаф с одеждой и письменный стол. Планировка напоминала комнату моего отца.

− Эли?

− Сейчас помоюсь, − ответила я.

− Можешь взять мой шампунь. Твоё полотенце − синее. Мыло в прозрачной банке. И приходи потом есть − я отварила картошку.

Волосы не слушались. Два раза вымыв голову и отмыв недельную грязь, я обвернулась в полотенце и вышла на кухню.

− У тебя не найдется одежды? − спросила я Фламу.

− С лёгким паром, Эли. Сейчас принесу чистую майку и остальное белье. Ты пока ешь.

− Но Флама…

− Я тебя поняла, − хихикнула она мне в ответ.

Кухня. Широкое окно с видом на магистраль, шумный холодильник с обклеенной дверью и шипящая сковородка, выбрасывающая на почерневший потолок новые клубы пара. Я уселась на бамбуковый стул и начала уплетать пюре.

− Только не обижайся, что одежда будет падать! − из комнаты кричала Флама.

− Ну не такая ты и толстая! − смеялась я.

…

Подходило время ко сну. Сидя в мягком кресле, на кухне, я читала газету и пила апельсиновый сок. Фламмула мыла посуду.

«Дзынь-Дзынь», − послышалось в коридоре.

Я подняла голову и наострила слух. Флама продолжала мыть кружки.

«Дзынь-Дзынь-Дзынь», − повторилось.

Я аккуратно встала, коснулась руки Фламы и указала на дверь.

− Кто-то стучит к нам, − шепчу.

Глаза Фламы забегали, дыхание стихло, руки сжались в