Домашние бросились меня жалеть. А я подумал: что бы они сказали, если бы заметили, что я летаю? Какое-то внутреннее чувство мне подсказывало, что лучше им не знать ничего.

В нашем дворе росло много цветов. Они цвели на клумбах почти круглый год. Осенью – пионы, астры и георгины. Весной – розы, фиалки, анютины глазки. Летом – тигровые лилии и еще маттиола – меленькие невзрачные голубые цветочки. Мама говорила:

– Маттиола так чудесно пахнет после заката!

У меня отличный нюх, но мне все-таки кажется, что мясной фарш пахнет лучше.

Цветы росли и пахли, а я, как мог, удобрял и окучивал их. Даже зимой я о них заботился. Пока не появилась Соседка Марковна. Ей почему-то очень не понравилось, что я ухаживаю за цветами. Может быть, она никому не доверяла и хотела удобрять цветы сама?

Марковна, казалось, все время за кем-нибудь следила. Она следила за мной, когда я гулял во дворе. Стоило мне забраться на клумбу, она стучала в окно или выбегала на крыльцо и бросала в меня комочки земли, ветки и мелкие камешки.

Однажды она швырнула в меня веником. Тот угодил прямо в розовый куст. Вечером Соседка Марковна нажаловалась Папе и Маме, что я поломал розы. Как обидно! Этот веник весил в три раза больше меня! Даже если меня зашвырнуть в середину розового куста, я не поломаю ни одной колючки, такой я маленький и легкий.

Еще Соседка следила за Девочкой Людой, чтобы рассказывать Маме, что Люда залезает на деревья, заборы или крыши. Следила за Девочкой Ирой, чтобы потом говорить Маме, что ей не нравятся Ирины подружки… Девочки злились, Мама нервничала, Папа читал газету.

В конце концов я решил Марковну проучить. Выбрав подходящий момент, когда Соседка заняла наблюдательный пост у окошка, я убедился, что она меня хорошо видит, приветливо махнул хвостом и полез на клумбу. В самые заросли каких-то редких цветов под морским названием «дельфиниум». Марковна вскочила и стала тарабанить в окно. А я быстренько разбежался и полетел к ней. Сел на открытую форточку и спросил:

– Что такое, бабуля?

Конечно, я спросил не по-человечески, а по-своему, по-собачьи:

– Гав-гав-рр-р-гаф?

Но Марковна охнула, вылила на стол чай, бросила в меня пирожным (оно прилипло к стеклу) и закричала:

– Караул! Боже ж мой!!!

Я спорхнул с окна и полетел домой, ждать развязки. Но Соседка вечером жаловаться не приходила. И на следующий день тоже. А когда наткнулась на меня во дворе, прошептала:

– О господи, я схожу с ума! – и даже ничем в меня не бросила, а поспешила домой.

Я всегда тщательно следил за тем, чтобы никто не видел моих полетов. Кроме Соседки Марковны в тот самый раз, о котором я рассказал. Я не хотел, чтобы мои домашние считали, что сходят с ума, и кричали: «Караул!» Но однажды я попался на горячем.

Подвела меня обычная невнимательность. Я отрабатывал свободное парение с трамплина средней высоты. Это значит – забирался на Людин столик для занятий и шлепался с его края. То есть это сначала я просто шлепался, но постепенно научился легко планировать со стола и облетать всю комнату по периметру, или, если сказать проще, – вдоль стенок.

Я заходил уже на четвертый круг, когда почувствовал, что на меня смотрят. Девочка Люда пришла из школы на целых два часа раньше и теперь с восторгом и открытым ртом наблюдала за моими упражнениями! Я ляпнулся на пузо, закрыл глаза и ждал, что Люда испугается и закричит. А она ужасно обрадовалась, подхватила меня на руки, закружилась и запела:

– И никто не зна-а-а-ет, что наш Пушок лета-а-а-ет!

Вот что значит крепкая детская психика. Девочка Люда даже и не подумала сходить с ума, как Марковна. Не стала прятаться от меня и пить валидол, а обрадовалась. Она поставила меня на стол и стала подпихивать к краю:

– Ну, полетай еще немножко, ну, пожалуйста! Я девочкам из школы покажу! Они обзавидуются!

Но я слез, на всякий случай показал зубы и убежал на место спать. Слава – это приятно, но я никогда не мечтал о славе цирковой собачки.

Потом вернулась Девочка Ира. Младшая сестра побежала ее встречать с новостью:

– А наш Пушок умеет летать!

– Что ты с ним делала? – строго спросила Ира. – Не смей мучить собаку!

– Я не мучила, он сам летал, правда. Я захожу в комнату, а он летает.

Ира покрутила пальцем у виска и ушла переодеваться. У шестиклассников психика тоже достаточно крепкая.

Но Люда не угомонилась. Вечером она пристала к Маме, которая готовила план занятий на завтра. Мама преподавала в техникуме «дисциплину» (как она говорила) под странным названием «теор-мех». Я думаю, это что-то про шерсть, возможно, даже про собачью.

– Мама, наш Пушок умеет летать! – сказала Люда.

– Что ты говоришь? Оч-чень хорошо, – сказала Мама с неподдельным восторгом в голосе, не отрываясь от тетрадки.

– Ну мама же, он и вправду летает!

– Да, да, конечно, конечно, – сказала Мама.

И Девочка Люда пошла к Папе. Папа тоже преподавал в техникуме, только я не знаю, про какую шерсть. Он лежал на диване и читал газету, положив ее прямо на лицо.

– Папа! У меня такая новость! Наш Пушок умеет летать!

– Ах-хр-р-рррр, – сказал Папа.

На следующий день случилось несчастье. После школы, пока не вернулась сестра, Девочка Люда решила тоже поучиться летать. Я так думаю – людям летать не дано от природы, в отличие от собак. Хоть я и не встречал пока других летающих собак, но надеялся, что я в этой вселенной не одинок и обязательно найду братьев или сестер по полету.

В общем, Люда залезла на свой маленький столик и спрыгнула. Конечно, она не взлетела. Это я знал, что нужен особый настрой, просто так даже собака не полетит. А Девочка Люда не знала. Она забиралась на стол и прыгала. То размахивая руками, то с прискоком, то с поворотом.

Вдруг стол зашатался, и Люда упала. Столик был не очень высоким – всего-то меньше метра высотой. Я видел, что она не ударилась. Но тут подлый стол грохнулся – и ребром крышки прямо Люде на руку! Девочка сначала даже не заплакала. Я потом узнал – это называется «шок», когда человек так удивляется, что ничего не понимает и ничего не чувствует.