В праздничный день после полудня всю обширную площадь «Старой», главной в станице церкви запрудил народ. Добрую половину избирателей составляли женщины, разряженные по-праздничному… Казачки и солдатки за время войны привыкли ходить в станичное правление за военным «способием» (установленным пайком).

В центре добротно устроены подмостки, на них – стол, покрытый красным сукном, чернильница, листы бумаги, карандаши.

Как будто нехотя с миной озабоченности и недоумения поднялся на «трибуну» станичный атаман. К большому моему удивлению, это был знакомый еще по годам моего мальчишеского хождения в станичную школу атаман из вахмистров одной из кубанских казачьих батарей. Несколько больше побагровел орлиный нос Трофима Андреевича, не по нем роль атамана революционного времени. Но молодежь на фронте. Выборными на станичный сбор ходили старики. Они и извлекли из тьмы забвения своего молодецкого когда-то батарейца.

Не без запинки «вычитал» атаман распоряжение комиссара о выборах уполномоченных – «всеобщим, равным, прямым и тайным голосованием» – и предложил прежде всего избрать председателя и секретаря собрания, обнаруживая явное стремление самому отойти на второй план. Но «народ» пожелал именно его видеть на месте председателя, а секретарем С. И. Щ-ва, из молодых учителей, когда-то я его подготовлял ко вступительным экзаменам в учительскую семинарию.

Последовал довольно длительный период неразберихи и споров, как произвести «тайное» голосование. Процедура писания записок никому не улыбалась, а катать шары – где их столько набрать? «Всеобщее, равное, прямое» попервоначалу как будто сомнений и споров не вызывало, – голосуют все собравшиеся станичники, каждый за себя и только по одному голосу. Но как это сделать тайно при открытой огромной площади, заполненной народом? От кого беречься?

Порешили: названный кандидат отвернется липом к церкви и не всех увидит, кто голосует против него. Между трибуной и церковной оградой было наименьшее пространство, голосующие могли потесниться в стороны.

Но как только приступили к подсчету голосующих за первого названного кандидата, тут все и поняли, что главное затруднение совсем не в том, куда «отвернуться». Подсчет длительный, наскоро с трибуны его не произвести, а нетерпеливые избиратели, особенно избирательницы, беспрестанно перемещаются от одной группы людей к другой, где показался кто-либо из добрых знакомых. Трофим Андреевич начал явно терять голову. Пришлось мне выступить с предложением разбиться всем собравшимся на секторы, между последними установить достаточно широкие промежутки, со строгим обязательством для избирателей не переступать эти промежутки во время подсчета. Для обеспечения порядка выделить, прежде всего, приставов-добровольцев для наблюдения за этим, а также достаточное количество счетчиков. Добровольцы на эти должности сейчас же нашлись, пристава вооружились хворостинами, дело наладилось. Атаман повеселел.

– Скажи на милость, – какая простая механика…

От станицы в 20 000 душ населения, приблизительно поровну казаков и иногородних (не казаков), надлежало избирать двух депутатов казаков и столько же иногородних.

По некоторым причинам (главным образом вследствие длительной и серьезной болезни), я немало лет в станице совсем не показывался, но тут неожиданно для себя был избран подавляющим числом голосов. В товарищи мне от казаков был избран привыкший «ходить» от станицы «депутатом» в областной центр по разным поручениям Ф. А. К-в. От иногородних были избраны: один по профессии – кузнец, другой – мирошник водяной мельницы.

Никакого «Наказа» нам избиратели не дали. Солнце уже склонилось к западу. Ограничились общей директивой:

– Смотрите там, как лучше…

Трофим Андреевич, атаман, сверх меры довольный, что снята с его плеч вдруг накатившаяся новая обуза, уже в порядке личной беседы попросил похлопотать, где следует, о возврате неправильно и излишне отрезанной от нашего станичного юртового земельного запаса в пользу одной из нагорных станиц довольно значительной площади юртовой пахотной земли.

В 1905 году произошел бунт 2-го Урупского полка, комплектовавшегося из казаков, именно нагорных станиц, бедных «удобной» для хлебопашества землей. Задуманные, было, областной администрацией репрессивные меры в отношении бунтовщиков не удались: казаки на казаков с пушками не пошли. Тогда администрация прибегла к давно забытому средству: была собрана в Екатеринодаре в 1906 году Войсковая рада для полюбовного размежевания юртовых земель, чтобы плоскостные станции уступили бы нагорным часть своей удобной для хлебопашества земли в обмен на соответствующие по стоимости лесные угодья горной полосы[8]. Решение по идее правильное, но практически оказавшееся сопряженным с неудобствами переселений, сезонных передвижений по дальним расстояниям и т. д.

Для общества нашей станицы горечь обиды такого решения усиливалась тем, что незадолго до этого передела, в конце прошлого XIX века, по распоряжению Центрального кавказского межевого управления[9] была отрезана значительная площадь нашей юртовой земли, якобы оказавшейся «излишком» в отношении установленной нормы для наделения землею казаков.

Этим отрезанным участком станичной юртовой земли был тогда же награжден один выслужившийся тифлисский чиновник из инородцев. Уже на раде 1906 года наши депутаты во главе с теперешним моим товарищем по представительству Ф. А. К-м сделали решительное заявление, что именно этот участок земли надлежит отобрать от неведомо откуда появившегося чинуши и отдать горнякам, а новой урезки у нас нельзя было делать.

Станичный сбор поддержал своих депутатов. Областная администрация объявила это «бунтом». Наказный атаман приезжал тогда в станицу, грозил загнать «зачинщиков бунта» туда, «куда Макар телят не гонял» и пр.

О восстановлении именно этой попранной тогда справедливости и попросил теперь меня, вновь избранного депутата, старый атаман.

У станичников вопросы политики неизбежно сводились к земле, и это не только у казаков, но и у другой половины станичного населения. На другой день по моем избрании, вечером ко мне пришел старым знакомый И. В. В-ко, по прозванию «Ноздря Рваная» по причине дефекта одной его ноздри. Потолковав для начала о том, о сем, он перешел к тому же больному земельному вопросу, как я смотрю на дело земельного довольствия не казаков – иногородних. Сам клятвенно меня заверил, что на казачьи юртовые земли иногородние совсем не зарятся, ибо понимают, что казаки, когда пооблегчатся от военной службы, вернутся работниками в свои хозяйства, то им самим еле хватит земли для обработки. Но в отношении крупных частновладельческих участков, общая земельная площадь которых неизменно преувеличивалась, И. В. В-ко держался того мнения, что эта земля должна быть распределена между старожилами иногородними.