– Зачем ее уговаривать? – не поднимая глаз и теребя край школьного фартука, еле слышно спросила девочка. – Зачем ее убеждать? У меня есть бабушка, с которой я живу всю свою жизнь. Я ее люблю, и она любит меня. И ее, мою бабушку, не надо уговаривать оставить меня.

– Все так! – оживилась фиолетовая. – Только вот бабушка твоя, как ты ее называешь, вовсе тебе и не бабушка. Да и тебе самой это известно. По документам она вообще тебе никто, понимаешь? И усыновление здесь невозможно. Никто ей этого не разрешит! К тому же человек она пожилой и очень больной.

– А та моя бабушка? – так же тихо спросила девочка. – Она что, молодая?

Дама недовольно скривилась и заерзала на стуле.

– Нет, не молодая. Она тоже на пенсии. Но она твоя бабушка, твоя родная бабушка. И она… Она имеет право. К тому же женщина она обеспеченная!

– Никакая мне она не родная, – неожиданно с вызовом ответила девочка. – И упрашивать ее не надо. Я все равно к ней не поеду.

Молчавшая, словно застывшая, директриса дернулась и, уронив карандаш, испуганно глянула на даму с прической.

Та была крайне недовольна всем происходящим и еле держала себя в руках. Она театрально развела руками, всем своим видом показывая, что сделала все, что можно, и, разведя руками, произнесла:

– Тогда одна дорога, моя дорогая, в детский дом!

Побелев от страха и ужаса, заполнивших ее маленькое детское сердце, Аля вздрогнула, вскинула голову и молча кивнула.

Не прощаясь, на ватных ногах она еле-еле вышла из кабинета, думая о том, что ее сильно, очень сильно тошнит.

Дошла до туалета, и там ее вырвало. Но легче, кажется, не стало.

В тот день ее отпустили домой. Шла она медленно, поддевая носками ботинок свежий снежок. Почему не торопилась? А потому, что было страшно рассказать о сегодняшней встрече бабушке. Рассказать о том, что скоро они разлучатся. Вернее, их разлучат. И никто, ни один человек на свете им не поможет, никто за них не заступится – нет у них заступников. Мамы нет, и скоро не будет и бабушки.

Еле сдерживая рыдания, Аля добежала до дома.

Дверь была не заперта. Девочка вбежала в дом и громко крикнула:

– Ба!

Ей никто не ответил. В бабушкиной комнате было пусто, растерзанная постель, разбросанные вещи, в блюдце осколки от ампул, ведро, куда ходила баба Липа, стояло полным. Пахло мочой, спиртом, лекарствами и страхом.

Впервые Аля поняла, что одна на всем белом свете. И никто, никто ей не может помочь!

От горя, отчаяния и животного страха она разрыдалась.

Но через пару минут встрепенулась, подскочила, схватила пальтишко и шапку и бросилась на улицу.

Наверняка бабушку увезли в больницу! Конечно, в больницу, куда же еще? Сейчас она туда добежит, найдет бабу Липу и обнимет ее! И они обязательно что-нибудь да придумают! Обязательно придумают! И не расстанутся. Никто не сможет их разлучить! А может, им убежать? Собрать самое необходимое, какие-то вещи, бабушкины лекарства, Алину любимую куклу Марину, мамины фотографии и убежать? Страна большая, где-нибудь да пристроятся! И кто-то им непременно поможет. На свете так много добрых людей – так говорила ей мамочка. Найдется, кто их пожалеет, заберет к себе. Как когда-то их с мамой пожалела и забрала к себе бабушка Липа.

Аля обрадовалась такому простому решению и припустилась бегом. Бежала так резво, что стало жарко, и она сорвала с головы шапку. Конечно, есть выход! И она его нашла! Ведь не бывает, чтобы не было выхода! Мамочка всегда говорила: «Даже в самые страшные минуты отчаяния нельзя падать духом! Я убежала с тобой, совсем крошкой, без вещей и денег. А видишь, как все обернулось? Как мы все счастливы? А если бы испугалась? Наверное, уже давно бы лежала в могиле. А что бы было с тобой?»

Мама не испугалась, и она, Аля, не испугается. Мамочка отвечала за нее, а она отвечает за бабушку. Потому что уже взрослая. Конечно, взрослая. Одиннадцать лет – вполне солидный возраст.

Коридор второго этажа больницы был темным, узким и пустым. В самом конце его стоял стол, за которым сидела медсестра и увлеченно что-то читала, подчеркивая в пухлой книге, видимо, учебнике, слова и целые абзацы. С сильно колотящимся сердцем Аля подошла к столу, постояла, пару раз кашлянула в надежде, что та обратит на нее внимание.

Наконец сестра оторвалась от книги и хмуро уставилась на незваную гостью.

– Тебе чего? И вообще – кто тебя пропустил?

Перепуганная девочка забормотала, что пришла к бабушке, Олимпиаде Петровне:

– Она тут, у вас! Пришла, потому… потому что больше у меня никого нет. Мама умерла, и мы с бабушкой остались вдвоем. Бабушка заболела, а меня хотят забрать в детский дом. А я туда не хочу. Я домой хочу, на Лесную. Там у нас дом и маленький садик. Там у нас хорошо, честное слово! И я пришла сюда за бабушкой. Заберу ее домой, и мы снова будем жить вместе. Буду ухаживать за бабушкой, я умею! У меня мама долго болела, я всему научилась – и судно выносить, и постель менять. И с ложки кормить, и поить из поильника! У нас и поильник есть, еще мамочкин, с носиком такой, и с надписью «Привет из Кисловодска». Соседка привезла, тетя Надя. – Аля выдохлась и замолчала.

Медсестра разглядывала ее и ничего не говорила.

– Вы меня слышите? – с отчаянием спросила Аля.

Медсестра одернула халат, надела лежавший на столе мятый колпак.

– Да слышу я тебя, не глухая! Только ты что думаешь, я здесь главная? Эх, малая! Я сама здесь на птичьих правах. Да и кто меня слушает? В детский дом, говоришь? Да уж… Хреново. Я сама детдомовская, хлебнула по полной. Правда, у меня, в отличие от тебя, и мамка была, и папка. Только это ничего не меняло. Пили они. Напивались, а потом зверьми становились. Ну и разобрали нас, детей. Сестру с братом усыновили, а мне не повезло, я в приюте осталась. Не пришлась никому. – Она грустно и недобро скривила рот. – Да и ладно, что уж теперь! Видишь – выросла, профессию получила. И ничего, не пропала, не сдохла. Но ты, малая, в детский дом не спеши, слышишь? Бабка твоя выздоровеет или нет – все равно не спеши! Лучше у какой-никакой родни, чем в приюте, ты меня поняла?

Аля кивнула.

– А к бабушке можно?

Медсестра нахмурилась.

– Сегодня посещений нет, у нас с этим строго. Завтра приходи, слышишь? А сейчас домой иди. И бабушку беспокоить не надо, раз только сегодня ее к нам привезли. Усекла, малая? Иди, девочка. У тебя хоть дом есть, есть куда идти. А у меня и этого не было.

Аля развернулась и побрела по коридору.

– Эй! – окликнула ее медсестра. – Ты небось голодная? Пошли чай пить. У меня шоколадка есть, бутерброды с сыром. Пошли, не дрейфь! А то что ты сейчас в пустой дом!

На больничной кухне – медсестра Леля называла ее буфетной – пахло хозяйственным мылом, хлоркой и подгоревшей кашей. На полках стояла посуда – серая, грубая, с неровными краями. На потолке нестерпимым голубоватым резким светом горели, жужжа, лампы дневного света.