— В смысле — до брака? Эмили, не болтай глупости.

В общем, это не был полноценный роман из тех, что ей довелось прочитать, но то, что он красив и даже очень, сомнению не подвергалось. Вечером после этого разговора Эмили долго лежала в горячей ванне, а когда вылезла и вытерлась насухо, то застыла голая перед зеркалом, пока вода медленно уходила в слив. Похвастаться грудью она не могла, поэтому пришлось сосредоточиться на плечах и шее. Она надула губки и слегка приоткрыла рот, как это делали в кино девушки перед поцелуем.

— Какая же ты хорошенькая, — произнес за кадром некто с английским акцентом. — Много дней и недель я собирался с духом, чтобы сказать тебе это, но больше молчать не в силах: я люблю тебя одну, Эмили.

— Я тоже люблю тебя, Тони, — прошептала Эмили, и вдруг соски у нее стали твердеть на глазах. Где-то вдали оркестр заиграл «И всё это — ты».

— Позволь я тебя обниму, чтобы уже никогда не выпускать из объятий.

— Ах! — выдохнула она. — Ах, Тони!

— Ты мне нужна, Эмили. Ты пойдешь… пойдешь со мной до конца?

— Да. Да, Тони. До конца, до конца..

— Эмми? — раздался из-за запертой двери голос матери. — Ты торчишь в ванной уже битый час. Чем ты там занимаешься?

На Пасху Саре в офисе выдали взятое напрокат дорогое платье из тяжелого шелка, в каких, по рассказам, щеголяли перед войной китайские дамы света, и соломенную шляпу с широкими полями. Ей дали задание смешаться с модной толпой на Пятой авеню, а фотограф из отдела по общественным связям должен был ее пощелкать.

— Дорогая, ты неотразима, — сказала ей Пуки в то утро. — Такой я тебя еще не видела.

В ответ Сара нахмурилась, что сделало ее еще привлекательнее.

— Сдался мне этот пасхальный парад, — проворчала она. — Мы с Тони собирались сегодня поехать в Амагансетт.

— Ну, полно, — успокаивала ее Пуки. — Это отнимет у тебя какой-то час или два. Тони с удовольствием подождет.

Тут пришел Тони.

— Ну, знаете ли. Высший класс. — Он долго разглядывал Сару, а потом сказал: — Слушай, есть идея. Пять минут подождешь?

Они слышали, как он затопотал вверх по лестнице, аж дом затрясся, а когда вскоре вернулся, на нем были английская визитка, развевающийся эскотский галстук, пепельно-серый смокинг и брюки в полоску.

— О, Тони, — выдохнула Сара.

— Некогда отгладить, — сказал он, встряхивая кистями, чтобы выскочили из рукавов манжеты, и поворачиваясь, на радость дам, и так и этак. — И хорошо бы еще серый цилиндр, ну да и так сойдет. Готова?

Эмили и Пуки, стоя у окна, смотрели, как открытый автомобиль взял курс на север, — Тони на мгновение оторвался от руля и одарил их улыбкой, а Сара, придерживая одной рукой шляпу, другой помахала им на прощание, — и через несколько мгновений скрылся из виду.

Фотограф сделал свое дело отлично, как и редакторы ротограверного отдела «Нью-Йорк тайме». Снимок напечатали в ближайшее воскресенье в числе прочих, производивших куда меньшее впечатление. Сара и Тони улыбались друг другу под апрельским солнцем на фоне деревьев и дальнего угла отеля «Плаза» — сама идиллия.

— Я могу взять в офисе глянцевые фотографии восемь на десять, — сказала Сара.

— Чудно! — воскликнула Пуки. — Возьми побольше. И надо запастись газетами. Эмми, возьми у меня в сумочке деньги и купи в киоске еще четыре экземпляра. Нет, шесть.

— Я не унесу столько.

— Унесешь, не сомневайся.

Отправляясь за газетами, Эмили могла испытывать раздражение, но при этом она осознавала важность поручения: экземпляров должно было быть много. Такая фотография в рамке — это на все времена.

Молодые поженились осенью 1941-го в скромной епископальной церкви, которую выбрала Пуки. Свадьба, по мнению Эмили, удалась, не считая того, что платье, которое ее, как подружку невесты, заставили надеть, словно нарочно привлекало внимание к ее маленькой груди и что ее мать всю церемонию проплакала. Пуки не пожалела денег на собственное платье и роскошную шляпку модного в тот сезон цвета «убийственно-розовый» и много дней подряд угощала всех, кто готов был благосклонно ее выслушивать, сомнительной шуткой. «Представляете подпись в газете? — Тут она заранее прижимала средним пальцем верхнюю губу. — Мать невесты была в „убийственно-розовом“!» Во время свадебной вечеринки она хорошо набралась, и когда Джеффри Уилсон пригласил ее на танец, она захлопала ресницами, а потом томно упала в его объятья, как будто это он, а не его сын был вылитый Лоренс Оливье. На его лице изобразилось смущение, он попытался высвободиться, но она прилипла к нему, как слизень.

Уолтер Граймз держался на вечеринке особняком. Он не расставался со стаканом скотча и с готовностью отвечал на каждую Сарину улыбку.

После свадьбы Сара и Тони уехали на Кейп-Код, и всю неделю Эмили терзалась сомнениями по их поводу. (А вдруг Сару подведут нервы во время первой брачной ночи? Если все сложится неудачно, о чем можно говорить в ожидании второй попытки? И не отравят ли им эти попытки весь отдых?) А по возвращении они поселились в «этой жалкой квартирке», по выражению Пуки, неподалеку от авиазавода «Магнум».

— Это временно, — объясняла она по телефону подругам. — Через пару месяцев они переедут в уилсоновское имение. Я тебе про него не рассказывала?

Джеффри Уилсон унаследовал от отца восемь акров земли в деревне Сент-Чарльз на северном побережье Лонг-Айленда. Большой особняк о четырнадцати комнатах (Пуки, еще не побывав там, отзывалось о нем не иначе как «чудесный старый дом») Джеффри с Эдной сдавали внаем, и в следующем году, по окончании аренды, собирались сами туда перебраться. Был там еще и отдельный коттедж как раз для Сары и Тони — что могло быть лучше?

Всю зиму Пуки столько говорила про уилсоновское имение, что, кажется, даже не заметила, как началась война. Зато Эмили только об этом и думала. Тони, между прочим, был американским гражданином, так что его вполне могли призвать в военные лагеря, а затем отправить на театр военных действий, где его прекрасную голову оторвет каким-нибудь снарядом.

— Тони говорит, что мы можем не волноваться, — заверила ее Сара, когда однажды Эмили и Пуки навестили ее в этой «жалкой квартирке». — Даже если его призовут в армию, начальству «Магнума» наверняка удастся приписать его к заводу как военспеца. Ведь он не просто работает на заводе, он же практически инженер. Недаром он почти три года стажировался в английской компании. Там у них так принято — стажировка вместо инженерной школы, — и начальство «Магнума» это отлично понимает. Он ценный работник.

Позже, когда он пришел домой с завода в своем рабочем комбинезоне, с именным бейджиком на нагрудном кармане и жестяным ланч-боксом под мышкой, он не производил впечатления особо ценного работника, хотя излучал, как обычно, жизнерадостность и шарм. Что ж, возможно, Сара права.